Выставки / Выставки / Виртуальные выставки / Томск 1917 года: от Февраля к Октябрю (по страницам музейного фотоальбома)

«Хлебный хвост» в октябре

24 / 25

Эта фотография, одна из последних в нашем альбоме, относится к концу октября.

«Хвост» за получением полутора фунтов хлеба

Подобные сюжеты уже неоднократно встречались нам  на снимках, повествующих о перипетиях жизни в непростые революционные месяцы. За прошедший период с конца февраля, когда в Петрограде начались беспорядки, вызванные нехваткой хлеба, экономическое положение в стране непрерывно ухудшалось. Налицо были все признаки хозяйственной разрухи: постоянный галопирующий рост цен на все необходимые товары, товарный дефицит,  безработица.

Для того чтобы крестьяне всё-таки сдавали хлеб государству,  Временное правительство вынуждено было повысить твёрдые цены на те продукты и сельскохозяйственное сырьё, на которые была объявлена государственная монополия (в том числе на хлеб в сентябре на 100 %).  Но это автоматически влекло за собой и увеличение розничных цен на продовольствие, в том числе на хлеб. А это, в свою очередь,  вынуждало рабочих требовать повышения зарплат, но этот рост никак не мог «догнать» цены.

Такое зрелище, как продовольственный «хвост» давно стало привычной деталью томского городского пейзажа. К хвостам хлебным, сахарным, махорочным вскоре должен был прибавиться мануфактурный. Чтобы расходовать муку исключительно на выпечку  хлеба (хлеба тогда не хватало, и он выдавался по карточкам), в Томске вышло постановление  Губернской Продовольственной Управы, по которому  с 14  сентября в городе должна  производиться выпечка только весового хлеба. Выпечка на продажу саек, штучного и прочих хлебных изделий в Томске совершенно воспрещалась, а лицам, которые уличались  в выпечке на продажу саек и прочего штучного хлеба,  грозили лишением получаемой муки. Автор статьи в газете «Сибирская жизнь» видит  сложившееся положение в довольно мрачных тонах:

«Всевозможные хвосты в Томске растут и принимают угрожающие размеры. В ближайшем будущем, несомненно, гражданам придётся проводить значительную часть дня в «хвостах».  Надвигаются такие операции, как например, распределение мануфактуры – и что будет тогда, если не изобретутся какие-либо новые способы – трудно себе представить…

Цены (на продукты) неудержно прогрессируют изо дня в день… И естественно  раздражение масс, когда увеличение  цен на оплату какого-бы то ни было труда никак не может угнаться за увеличением цен на предметы первейшей необходимости. В конце концов, потребители, в лице городской массы, будут загнаны в тупик, выход из которого предугадать трудно. Поэтому, надо полагать, борьба с дороговизной, питающейся спекуляцией мелких и крупных хищников, скоро встанет перед заправилами города в острой форме».

 

Авторы «Сибирской жизни», решив выступить в качестве Кассандры, напутствовали гласных новой городской думы такими невесёлыми соображениями:

«В области продовольствия новой думе вообще придётся иметь дело с худшими условиями, чем теперешней. Отчасти полное отсутствие в городе необходимых для деревни предметов… и умение её, в то же время, обходиться минимумом потребностей, действительно, могут вызвать прекращение подвоза из деревень овощей, масла, яиц, дров и т.п. И если к этому прибавить всё увеличивающееся расстройство железнодорожного транспорта, то не придётся удивляться и тому, что в один далеко не прекрасный день мы останемся и без муки… И так во всём. Всякий вопрос перед думой встанет в гораздо более острой форме, чем перед теперешней, ибо с каждым днём мы приближаемся к критическому моменту в какой-либо области хозяйства».

В этих «хвостах», в которых жители проводили  всё большую часть жизни,  постоянно возникали разные тревожные слухи. Возможно, они даже специально вбрасывались. Вот как описывает современник это недовольное «брожение» среди граждан, стоящих в «мясном хвосте»:

«Мясной хвост. Настроение кровожадное. Холодно и скучно ожидать. В ход пускаются языки, редкий молчит. Слышно: «Ну и времечко… порядки… всё забрали, всё съели… все за себя, грабители… а ведь всё было… куда девалось… знамо дело… Все – Ган… доберутся… Нельзя.. ждать нечего… войну кончать… как?... сепаратный мир… нет… мука девять с полтиной… а Фуксман – прямо даром: ешь не хочу… да муки много… чего говорить… припрятали… да вот в Николаевске… ничего не было, а бабы взялись, и такая пошла торговля… мука пять рублей… Врёшь?... Ну, чего ещё!...»

 

В некоторых случаях слухи были настолько персонализированы, что в газетах даже давались опровержения, как пришлось это сделать Григорию Фуксману через газету «Сибирская жизнь»:

«Гражданин редактор! Прошу Вас не отказать напечатать в Вашей газете нижеследующее:

В виду распространившихся в городе слухов о том,  будто бы я обещал продавать муку населению города Томска в достаточном количестве в течение последующих трёх лет по дешёвой цене, считаю своим долгом заявить, что никому никогда я такого обещания не давал и давать не мог. Распространение такого слуха  считаю недопустимым, а потому, в интересах истины, заявляю об этом».

Слухи, циркулировавшие в городе, в том числе сообщали о возможном закрытии колбасных предприятий, что сильно беспокоило рабочих этих производств. Были, кстати сказать, и слухи политического характера, например, появился даже  слух о революции в Германии (в рассматриваемый период, в октябре 1917 года).

Томская продовольственная управа объясняла через газеты, почему осенью, в сентябре-начале октября возникли перебои с обеспечением мукой. Ситуация выглядела так:

В Томске на 1 сентября  оставалось 77 560 пудов хлеба, т.е. недоставало  на сентябрь 16190 пудов. Надежда была на получение пшеницы из Алтайской губернии или из Омска, но из этих губерний все наличные запасы хлеба были отправлены на фронт. В пределах Томской губернии хлеба нового урожая крестьяне ещё не подвозили, потому что сырое лето задержало уборку. На октябрь оставалось только 23 тыс. пудов при необходимости  ещё 70-ти  тысяч. Томская продовольственная  управа решила сделать заимствование из запасов военного ведомства, и отдала  распоряжение  привезти из Новониколаевска  50 тыс. пудов крупчатки, предназначенной для фронтовых лазаретов. Это заимствование потом требовалось восполнить из нового урожая, а на октябрь жителям Томска управа обещала выдавать по 15 фунтов ржаной муки и 10 фунтов крупчатки.

К концу октября предполагалось наладить подвоз хлеба нового урожая из деревни, и снабжение с ноября предполагали нормализовать.  А в октябре  для компенсации недостатка хлеба у тех, кому не хватило муки в сентябре,  был увеличен отпуск муки хлебопекарням и увеличено число точек продажи хлеба для уничтожения «хвостов». Управа также просила  граждан не верить ложным слухам, которые

«ходят по городу и проникают во все уголки, о том, что  губернская продовольственная управа, покупая у мукомолов хлеб по дешёвой цене, произвольно продаёт его населению по высокой, что Фуксман может прокормить город хлебом 3 года по дешёвой цене и т.д.»

Несомненно, обстановка в Томске, связанная с обеспечением продовольствием, несмотря на все усилия городских властей, продолжала накаляться. 23 октября в продовольственной управе произошли стихийные волнения горожан, которые в этот раз были «подогреты» слухами о повышении оплаты за карточки. Толпу в этот раз пришлось разгонять конной милицией.

В этот же период, в сентябре-октябре месяце, томские губернские и городские власти рассматривают вопрос о размещении в губернии беженцев, волна которых прибывала в Сибирь, что обещало стать  дополнительным бременем для всех региональных бюджетов.  Также рассматривался вопрос о возможности размещения промышленных предприятий и учреждений из Петрограда, если возникнет необходимость эвакуации таковых при немецком наступлении. Вопрос этот рассматривался  по просьбе Петроградского заводского совещания, причём  в срочном порядке.