Тема Школы – «Рабочие языки памяти» особо актуальна для нас, поскольку музей – институт памяти, который разговаривает с посетителем особым языком. В моем далеком детстве все краеведческие музеи строились по одной схеме. Они рассказывали о природе и истории края. Исторические экспозиции строились по принципу формаций, с обязательным показом классовых противоречий и классовой борьбы. Потом заговорили, что музейный язык сух, скучен, а однообразие краеведческих музеев есть зло и от него надо уходить. Тема «поиск музеями своего лица и способа общения с посетителями через предмет» идет через мою профессиональную биографию красной нитью. Были годы следования принципу: «Традиционное размещение предметов в витрине – устарело, даже способ его закрепления на стенде должен быть аттрактивным!» На смену увлечения художественной постановкой предмета и образно-сюжетным методом приходили размышления на тему: «А понимают ли нас посетители с нашими художественными экспериментами? Не лучше ли традиционный музей, когда простота экспозиции не отвлекает внимания посетителя от подлинного предмета?»
Обычно проблемы музейного языка обсуждаются в профессиональном кругу. Есть некоторые каноны и правила, есть авторитеты и смелые экспериментаторы. Но все они прошли через определенную среду. То есть при всем разнообразии мнений они исходят из каких-то общеизвестных в данном кругу критериев.
Участвовать в обсуждении темы рабочего языка музея на Школе было особенно интересно потому, что на Ольхоне собрались не только музейные работники. Вернее сказать – не столько музейные работники. Еще точнее – там были по преимуществу исследователи, историки и социологи. Немногочисленные музейщики тоже чаще всего писали диссертации или работали при музеях ВУЗов. Тема музея возникала в нашей работе с завидным постоянством. Я выделю четыре сюжета, которые для меня оказались наиболее знаковыми.
Сюжет первый. Частная беседа с Ириной Басалаевой, кандидатом философских наук, доцентом кафедры истории КемГУ в Новкузнецке. Говорили о Мемориальном музее
Ф.М. Достоевского, о котором я писала ранее. Сойдясь во мнении о высоком уровне экскурсоводов, мы довольно сильно разошлись в оценке образно-сюжетного метода Тараса Полякова. Там, где я находила выразительные образы, создающие настроение, Ирина отмечала, что без экскурсии большинство из художественных композиций не считываются посетителем. Тот факт, что посмотреть музей можно только в сопровождении экскурсовода, подтверждает ее мнение, что без рассказа предметный текст большинством посетителей не читается.
NB: Мемориальный музей Ф.М. Достоевского – пример музея, построенного на минимуме предметов. Предмет здесь всегда выступает в комплексе: часть интерьера, часть композиции. Это – деталь общей картины.
Сюжет второй – Иркутский краеведческий музей. Я посетила Иркутский краеведческий музей самостоятельно и без экскурсовода, а потом его изучала рабочая группа в рамках задания «Город Иначе». Мое мнение и точка зрения исследователей разошлись кардинально.
NB: Иркутский краеведческий музей – в некотором роде полная противоположность выше упомянутому меммориальному музею Ф.М. Достоевского. Экспозиция строится на явном приоритете подлинного музейного предмета.
В музее довольно мало интерьеров и воспроизведений комплексов. Экспонаты распределены по тематическим блокам и выставлены так, чтобы посетителю было удобно рассматривать подлинный предмет. Кстати, экспозиционной жадностью иркутские музейщики не грешат, в каждой витрине предметов мало и внимание посетителя не рассеивается в «магазинном» изобилии вещей. Надеюсь, подборка фотографий дает представление о том, как работают с предметами наши иркутские коллеги.
Из экспозиции Иркутского краеведческого музея. Фотографии Т. Назаренко.
Исследовательская группа (подчеркну – людей интеллигентных и нацеленных на поиск деталей и смыслов) сочла музей неудобочитаемым (нет крупных заголовков, не подчеркнуты комплексы), пресным и пустоватым. Посетовали, что на стенде, посвящённом массовым репрессиям, не выделены самые интересные экспонаты – рисунки репрессированной художницы Ирмы Геккер. Хотя я нашла их без труда, да и рабочая группа – тоже.
Сюжет третий. Обсуждении проблемной выставки «Разные войны». Выставка посвящена представлению Второй Мировой войны в школьных учебниках разных стран. Разумеется, что построена она на визуальных плоскостных материалах (фотографии, рисунки) и объемных текстах. По мне, такие выставки лучше смотрятся не в экспозиционных залах, а в буклетах или книгах. Посещение музея во-первых нацеливает на динамичное движение по залам, во-вторых, на рассматривание предмета, а не на чтение текста. Исследования показывают – люди редко читают. Но обсуждение выставки сосредоточилось на ее проблематике: что сказано, кем сказано, как сказано. То есть опять же – обсуждался текст.
NB: Выставка плоскостная, проблемная, с изобилием пояснительных текстов. Нет подлинников, только их воспроизведение.
Сюжет четвертый. В качестве рабочего задания был поставлен вопрос о реконструкции музея
пос. Хужир на Ольхоне. Созданный педагогом-энтузиастом Николаем Михайловичем Ревякиным при школе, Хужирский поселковый музей накопил за годы своего существования самые разнородные материалы: от элементов костюма ольхонской шаманки и аметистового песка с байкальских островов до куска «рубиновой» пластинки с кремлевской звезды. Яркая личность создателя и линия его интересов вкупе с интересными экспонатами – хорошие условия для построения экспозиции. Но ситуацию портят теснота и неприспособленность помещения (музей размещается в здании старой школы, залов мало, площадей недостаточно. В результате интереснейшие экспонаты теснятся друг на друге и внимание неизбежно рассеивается. Присутствие в зале сотрудника, проведшего для участников Школы экскурсию, сгладило ситуацию, но проблемы не решило. Тем более, сотрудников в музее мало, а посетителей (летом) – неимоверно много.
NB: Музей кунсткамерного типа с интересными экспонатами, маленькой площадью, изобилием тем. Снова прилагаю серию фотографий, которые дают представление об экспозиции.
Музей пос. Хужир, созданный Николаем Михайловичем Ревякиным. Фото Т. Назаренко
Стремление рассказать обо всех событиях маленького мира – это отличительная особенность музеев маленьких поселений. Это их сильная и одновременно – наиболее уязвимая сторона. Такие музеи неизменно оставляют чувство душевного тепла и уюта.
Итак, три музея, четыре подхода к экспозиционному пространству и музейному экспонату. Во всех четырех случаях есть проблемы с прочтением «текста» - то есть предметного ряда. В двух из трех случаев я как профессиональный музейный работник прочла экспозицию легко, в отличие от остальных, не-музейщиков. В невнимательности этих людей я не могу упрекнуть, точно так же, как в недостатке эрудиции, что мешает «понять замысел экспозиционера». Так в чем причина?
Очевидно было, что в нашей группе люди все же лучше понимают словесную информацию: рассказ или печатный текст. А вот с языком предмета (подлинника) есть проблемы, настолько мощные, что невольно возник вопрос: а не является ли наш рабочий язык памяти узкокорпоративным? То есть, попытки оживить экспозицию, поиск новых методов размещения, стремление выразить через визуальный ряд общие идеи – это вещи, которые музейщики создают для музейщиков. Посетитель их не прочитывает.
Вопрос этот для меня все еще остается без ответа.