В начале апреля 1920 года на Томск мощным потоком обрушилась реклама: бесчисленное количество афиш зазывали публику на концерт «заезжей московской примадонны» певицы Клавдии Суриковой и аккомпанировавшего ей пианиста Сергея Гая.
Имена гастролёров томичи, вроде бы, доселе не слышали. Но афишам верили. Ну, не будут же, в самом деле, организаторы концерта переводить столько бумаги и краски на какую-то ерунду! Знать, и вправду, мастерица вокала и тапёр стоили того!
Приглашение посетить концерт заезжих гастролёров упало на благодатную почву. Соскучился народ по отдыху, искал отдушину в страшной повседневности. И то: в хаосе войн, разрухи, социальных потрясений, тифозного мора так хотелось окунуться в другую атмосферу, наполненную любовью, песнями и музыкой!
5 апреля полдевятого вечера Театр музыкальной комедии, который занимал площади бывшего театра «Интимный» (впоследствии – кинотеатр им. М. Горького), был наполнен битком. Публика заполнила ярусы, ложи и партер.
И – началось! Клавдия Сурикова проникновенно исполняла популярные песни и романсы. Она рыдала или сдерживала рыдания, следуя нотным ремаркам, в других местах входила в религиозный экстаз. Одним словом, пела вдохновенно и как предписывалось авторами романсов. Публика воспринимала певицу по-разному. Кто-то восторженно рукоплескал, иные – морщились. Среди последних оказался и корреспондент томской газеты «Знамя революции» некто М. Таубер. Вот как он отозвался об исполнителях:
«…Игра Гая, это бьющая на дешёвый эффект, поверхностная игра дилетанта-любителя. Репертуар Суриковой – истасканные цыганские романсы и балаганные песни вроде «Прапорщик, прапорщик, прапорщик ты мой» (правда, слова «прапорщик» Сурикова заменила словом «миленький»). Обидно давать под такой концерт зал музыкальной комедии и угощать публику плохой игрой и посредственным исполнением цыганских романсов».
В заключение своего отзыва М. Таубер бросил хлёсткий призыв:
«Пора оздоровить театр и выбросить из храма искусства шантанные подмостки и разухабистую цыганщину».
Ну, вот что корреспондент взъелся на Клавдию Сурикову? Ведь в те же дни в том же Театре музыкальной комедии с успехом шла оперетта «Весёлая вдова» с участием той же певицы! И ничего, разгромные отзывы на спектакли отсутствовали. Может быть, причиной тому непререкаемый авторитет творца оперетты австро-венгерского композитора Франца Легара? Или М. Таубера «зацепил» текст песенки, где присутствовало тёплое отношение героини к «прапорщику», к «офицерику»?
А что? Гражданская война ещё полыхала в необъятной России. И отношение трудового люда к «офицерам-золотопогонникам», особенно в условиях белогвардейского террора, было наполнено лютой ненавистью. А тут, в популярной песне, которая была у всех на слуху, такой «контрреволюционный» опус:
«Не могу налюбоваться.
Офицерик… Экий плут!
Так и тянет – целоваться,
Сами губы так и льнут…
Занавесочку закрою:
Нам светло и без огней.
Дай-ка я прижмусь щекою
К светлой звёздочке твоей...
И целуя, всё шепчу я,
Всё шепчу я без конца:
«Ненаглядный, милый!
Милый, дорогой!
Прапорщик! Прапорщик!
Прапорщик ты мой!..»
Конечно, народ понимал, что песня эта не столько про «прапорщика-офицерика», сколько про разлуку. Она была написана в годы Первой мировой войны композитором Виктором Гавриловичем Пергаментом и поэтом Николаем Ивановичем Фадеевым (публиковался под псевдонимом «Чуж-Чуженин»).
Популярность песне добавила и киевская фирма грамзаписи «Экстрафон», которая приблизительно в 1915–1916 годах выпустила грампластинку с «Прапорщиком» в исполнении известной концертной певицы начала XX века Марии Александровны Эмской.
Романс «Прапорщик ты мой». Поёт Мария Эмская. Российская империя, фирма «Экстрафон». 1910-е годы (источник: https://ru235.iplayer.info/song/)
Репертуар М.А. Эмской простирался от оперных арий до цыганских романсов. А в годы Первой мировой войны, наверное, глубоко тронула её и эта, на самом деле, трагическая песня, полная тревожных ожиданий.
«Сны-кошмары одолели…
Вижу сон, безумный сон:
Гром орудий… взрыв шрапнели…
Слышу стон, протяжный стон…»
А томичи, собравшиеся на концерт Клавдии Суриковой, видимо, думали о своём лихолетье. Их родные и близкие, разбросанные по фронтам Гражданской войны или оказавшиеся в тифозном мороке, как они там? Живы ли? Может, страдают безмерно? Так что песня «Прапорщик ты мой», оказывается, не такая уж легковесная, как представляется поначалу…