17 апреля. Выставка поэтов

«Первая в мире выставка поэтов!» – так гласила афиша, зазывавшая жителей Томска посетить это мероприятие, организованное местным Пролеткультом. На собрании литературной и поэтической секций этого творческого объединения было решено – раз выпустить сборник произведений, о котором мечталось, пока невозможно, опубликуем свои творения иным способом!

В понедельник 12 апреля выставка была открыта. Не берёмся судить о всём «мире», но для Томска 1920 года эта акция стала ярким событием. Хотя дизайн и антураж экспозиции были крайне непритязательны.

«С внешней стороны выставка оставляет желать много лучшего: помещение маленькое, тёмное, грязноватое; на стенах развешаны произведения поэтов, переписанные крупно и разборчиво, но небрежно; стихи наклеены также и на картонные ширмочки, стоящие по средине комнаты на длинных столах; вдоль одной из стен стоят парты для слушателей, а в глубине комнаты устроены дощатое возвышение для докладчиков. Вообще обстановка более, чем скромная…».¹

И вот это скромное, тесное и тёмное из-за неисправности проводки помещение в доме № 1 на улице Миллионной² каждый день по вечерам было битком набито слушателями. Поэты-пролеткульцовцы и последователи футуризма читали свои стихи. Критики делали разбор произведений. Зачитывались доклады о современной литературе. Разгорались дебаты, подчас большого накала. Публика – рабочие, служащие, студенты… – заворожённо и азартно вслушивалась в странные речи³ и жаркие споры. Как будто в этих лихих поэтических схватках представителей «нового искусства» вставали манящие миражи обновлённой, правильной и удивительной жизни, которая после всех невзгод, перенесённых «в эпоху войн и революций», наконец, откроет свои ласковые объятья. А можно подумать, что поэзия как-то помогала осветить путь потерявшимся в бурное изменчивое время человеческим душам, собрать воедино кусочки рассыпавшегося «Я». Как бы то ни было, очевидно, переживания местных лириков и патетиков, отлитые в стихотворные строчки, и жаркие споры входили в резонанс с настроениями присутствовавших.

Интерес к выставке и, правда, был горяч: «Ежедневно битком набитая аудитория с исключительным интересом и страстностью следила за развёртывавшимися прениями, засиживаясь значительно позже назначенного времени. Самое отрадное – это, конечно, присутствие на диспутах рабочих и живое участие их в беседах».⁴ Слушатели настоятельно просили организаторов перенести диспуты на более позднее время – на 8 часов вечера, чтобы они успевали попасть на поэтические баталии после работы.

Выставка завершилась 18 апреля итоговым диспутом с предоставлением «эстрады» всем авторам и вообще всем желающим, провозглашением «литературного манифеста поэтов Верхней Елани»⁵, а также двумя большими статьями в газете «Знамя революции». Газетные публикации позволяют составить некоторое, хотя довольно бледное и окрашенное пристрастностью самих критиков, представление о содержательной стороне диспутов и выставки. Для одного из критиков, который сосредоточился на самой выставке и её «экспонатах», ключом к анализу поэтических выступлений служила, прежде всего, социальная принадлежность поэта. На нашей «эстраде» он выступит первым.

«Впечатление от выставленных произведений поэтов из интеллигенции – удовлетворительное; с внешней стороны произведения показывают, что писали не новички поэзии, а люди, привыкшие свободно обращаться со стихотворной формой; со стороны внутренней – подавляющее большинство лирики; встречаются вялые и бесцветные песни на гражданские мотивы. Вообще во многих произведениях сквозит какая-то слабость, раздвоенность… Чувствуется, что поэт писал умом, мало переживая изображаемое: нет той простоты, искренности и цельности переживаний, которые поэзию делают поэзией, а не прозой в стихах…В каждой строчке видна нервная усталость, апатия, заставляющая поэта подыскивать наиболее сильные выражения для изображения его вялых переживаний. Наиболее характерно выразил эти настроения Юграк:

Свеча угасла. Свод стал мрачен.

Рассыпал кто-то жемчуг бус

То жизнь моя – я весь растрачен!

И нет тревог – я мёртвый груз» («Вечное»)

‹…› И вот это апатичное настроение разрешается футуристическим издевательством над толпой, доставляющим острое наслаждение болезненного самолюбования. Об этом и вещал футурист Красногорский, ‹…›[который] только затем и выходит к толпе, чтобы «весело шарлатанить» и «за кулисами сдерживать визги прорывающегося смеха».

Это крайне интеллигентский лагерь «выставки поэтов». В другом лагере поэты из рабоче-крестьянской среды. Здесь характеры прочные, крепкие, главное глубокая и искренняя настроенность, нормальное восприятие жизни. Они описывают обстановку, в которой течёт их жизнь и которая поддерживает их в стремлении к светлым идеалам».⁶

Автор другой статьи подводил итоги недели поэтических диспутов. В эпицентре дискуссий оказались два направления творчества – «пролетарская поэзия» и «футуризм». Первое – находится, мол, ещё в зародышевом состоянии, хотя обладает большим потенциалом. Второе направление, которому автор статьи явно симпатизирует, по его мнению, неоднозначно, но произведениями части своих приверженцев смыкается с пролетарским искусством, противостоя «буржуазной толпе» и «старому искусству».

«Споры, возникшие в течение недели, вращались преимущественно вокруг, с одной стороны, вопроса о возникновении пролетарского искусства, с другой – взаимоотношений футуризма и старого искусства. В области первого вопроса выяснилось, что говорить о пролетарском искусстве, как о чём-то существующем, рано. Образцы чистой пролетарской поэзии ещё немногочисленны, много из них находится под влиянием старой поэзии, и подметить на этих образцах характерные признаки пролетарского творчества, представить себе, во что оно выльется, трудно. И в то же время совершенно очевидна неизбежность возникновения такого рода искусства, также и то, что рабочий класс уже обнаружил огромные возможности в области строительства своего искусства.

Сложнее постановка другого вопроса. Конечно, совершенно не приходится говорить о «победе» футуризма, о какой-то гибели всякого другого искусства. Но в то же время из происходивших прений, мне кажется, достаточно выяснилось, что русское не-футуристическое искусство находится, несомненно, в состоянии упадка, заражено действительно какой-то мертвечиной, почему за немногими исключениями упрямо повторяет чуждые современности мотивы поэзии других веков и стран или ставит себе задачи формального характера. Этого не отрицал ни один из противников футуризма. Кроме того, выяснилось, что футуризм вовсе не является каким-то пугалом, простой насмешкой над публикой, но несёт в себе, несомненно, мотивы самого серьёзного характера. Произведения лучших футуристов, прочитанные на выставке, не только не оказались непонятными, как объявляли противники футуризма, а наоборот, вызывали целую бурю аплодисментов, и как раз в рабочей части аудитории. Атмосфера скандала, которой окружены были первые выступления футуристов, не составляет сущности футуризма, а нужна была футуристам только для того, чтобы расшевелить, заставить слушать оплывшую буржуазную толпу, не желавшую понимать никакого искусства. Скандал, как способ привлечения публики, совершенно оставлен футуристами теперь, когда он видит вокруг себя живое отношение пробудившейся интеллигенции и внимательные лица рабочих.

Выяснилось также, что то, что приписывали футуризму его противники, именно – провозглашение себя пролетарским искусством, совершенно не свойственно футуризму. Никогда он не называл себя в целом пролетарским искусством. Футуристы говорят только, что в то время, как другие течения русского искусства, будучи мёртвыми, совершенно не смогли выявить отношения к жизни каких бы то ни было групп русского общества, футуризм, неразрывно связанный с толпой, с площадью, дал в своём творчестве, с одной стороны, образцы чисто буржуазных настроений (правое крыло футуризма – Северянин), с другой стороны, выявил и пролетарское отношение к миру (Маяковский). И отрицать это последнее, судя по прочитанным произведениям, кажется, действительно, не представляется возможным. Футуризм связан с пролетарским искусством персональными представителями и, по их словам, представляет собою «мост между буржуазным и пролетарским искусством».

‹…› Публика целую неделю неизменно наполняла помещение выставки. Несомненно, как об этом свидетельствует страстность прений, устроители сумели расшевелить в публике интерес к искусству».⁷

____________________________________________________________________________________________________________________________

[1]На литературной выставке // Знамя революции. 1920. 17 апреля.

[2]Современный адрес – проспект Ленина, 133 (площадь Ленина, 11).

[3]Как писал один из обозревателей: «Во время диспута ораторы часто говорят кружковым языком, загрязнённым… словотворчеством и манерным, вычурным построением фраз».

[4]Посетитель докладов. На литературных диспутах // Знамя революции. 1920. 21 апреля.

[5] Верхняя Елань – вузовская часть Томска. Можно предположить, что поэты этого «районного» объединения, скорее всего, студенты, которые и объединились (в союз томских футуристов?).

[6]На литературной выставке…

[7]Посетитель докладов …