Дорога длинной в 50 лет

Не так давно один умный человек сказал: «Видел я заявки на проект, и там этого нигде не написано. Но так получилось, что ваш проект стал таким, какой он есть. Очень интимным. Понимаете, людям всегда хочется высказаться. Но площадку для высказывания найти непросто. Например, есть носители национального самосознания. Им, вроде бы, все условия созданы: дни национальной культуры, праздники народного единства, площадки в «Околице» и журнал «Мой народ», есть национально-культурные автономии. Но на деле высказаться на этих площадках очень трудно. Хор забивает индивидуальный голос. И на высокую трибуну (читай – журнал) не каждого пустят, а только того, кто обладает навыками написания статей. Не говоря уже о том, что обычно тема высказывания заранее задается. А «Сибиряки» дают право личного высказывания любому, кто хочет. При этом расставить свои акценты, внести в высказывание свои смыслы. Вы ведь никого ни к чему не принуждаете, вы - слушатели». Я пожала плечами: ну, хорошо, коли так.

И буквально неделю спустя поехала в эту однодневную экспедицию. Деревня Уптала – вернее – урочище Уптала. Томский район, 5 километров от Верхне-Сеченова. Почему поехала? Так надо было. Наш волонтер, а ныне – студент кафедры музеологии ИИК ТГУ Иван Плотников еще в школьные годы увлекся историей этой деревни. Из ряда многих – бывших и исчезнувших – Упталу выделяла разве что своеобразная планировка. На речке Уптале была поставлена плотина, и по двум берегам образовавшегося водоема и выросла деревня столыпинских переселенцев. Иван, имеющий интерес к 3D моделированию, решил восстановить в виртуальной программе облик исчезнувшей деревни. Нашел Гугл-карту, начал собирать информацию о планировке деревни.

Защитил несколько исследовательских проектов на научно-практических конференциях для школьников. Потом, избрав специальность музеолога, решил по истории деревни писать курсовые и дипломную. И для этого должен был хотя бы побывать на месте этой деревни, выяснить, есть ли там что-то от былой жизни? Мне эта экспедиция тоже была интересна. Среди упталинцев была большая доля белорусов, а музей задействован в проекте «Мои предки – из Беларуси!» Понятно, что у уроженцев деревни на местах, где прошло их детство, будет много интересных и важных нам воспоминаний, которые потом можно будет опубликовать на сайте проекта https://belarus-tomsk.ru/services/main-services/. Еще один участник экспедиции - Ливаренко Владислав ТМК им. Э.В.Денисова поехал с другом, потому что ему нравится этнография и интересно побывать в экспедиции. И, наконец, еще один участник – студент факультета журналистики ТГУ Максим Елизаров отправился с нами, потому что выполняет творческую работу – фоторепортаж «Музейное закулисье». То есть у каждого из отправившихся в экспедицию были свои причины ехать туда.

А у еще четырех участников основания для поездки тоже были. Но в корне отличались от наших. Родные сестры Надежда Алексеевна Капустина и близняшки – Лидия Викторовна и Зинаида Викторовна Корякины. Кроме того, надежда Алексеевна взяла с собой сына Евгения, солидного мужчину, сотрудника НПО «Вирион». Уптала - место, где они родились и росли. Они уехали в Томск в 1972 году и больше на родной земле побывать не доводилось. Что же до Евгения, то он на родине мамы не бывал никогда. Когда я позвонила Лидии Викторовне и сказала, что мы собираемся ехать в Упталу, она заметно заволновалась и спросила, можно ли взять с собой сестер и племянника. «Мы отпросимся с работы, мы подменимся, - заверила она, - Обязательно поедем!»

«Там уже нет ничего, - опасались наши провожатые, - Земляки летом ездили, говорят, плотина обрушилась, пруд пересох и весь зарос… А кладбище горело. Но хоть пройтись своими ногами по той земле».

Мы молчали. Шансы, что мы ничего не найдем были довольно велики. Дольше всего в брошенных деревнях сохраняются кладбища, но если его уничтожил пожар, то и тут шансы малы.

По дороге завязался разговор. Лидия Викторовна, которая служит своего рода «проводником» между прошлым и настоящим, рассказала, что долго работала в Государственном архиве Томской области. Уптала относилась к приходу Нелюбинской церкви, и в метрических книгах есть упоминания о совершении браков, крещении детей и отпевании умерших. Тогда Уптала называлась селение Упталинское – по речке. Ездила она и в Рыбалово -  там хранятся  Похозяйственные  книги конца 1960-х – начала 1970-х годов.

Музейный шофер Михаил Егорович на нашем микроавтобусе довез нас до Верхне-Сеченова. Деревня сильно изменилась. Наши провожатые не узнавали ни места, ни домов. Потом выяснилось - что на месте их родной школы и интерната, где жили дети из удаленных населенных пунктов, сейчас пустыри. Нет и старого Клуба, все новое, и даже выросла новая улица, на которой стоит капитальное здание с памятником солдатам Великой Отечественной рядом.

Раньше памятник стоял в другом месте. Старый клуб снесли, памятник переместили к новому административно-культурному центру. Однако имена на памятнике все те же. И сестры находили фамилии родственников и односельчан.

Расспросив о дороге на Упталу, мы двинулись на автобусе в сторону Урочища. Теплая сухая осень этого года создала благоприятные условия для поездки, однако, для музейного «Ситроена» опасность засесть где-то на полпути была велика. Проехав примерно километр, Михаил Егорович принял решение: «Дальше мне опасно, машина  в колее может застрять». Мы вышли из автобуса и оставшиеся 4 километра шли пешком.

Это была та самая дорога, по которой дважды в день бегали до школы наши провожатые. В Уптале школа была только начальная, и, закончив 4 класса, дети доучивались в соседней деревне, где была средняя школа (сейчас в В-Сеченово школы нет - автобус возит их в Рыбалово и обратно). Зимой, конечно, можно было и остаться в интернате, но до дома – всего пять километров. Осенью и весной девочек было невозможно удержать в Верхне-Сеченово, да и зимой они проходили по этому пути. По дороге разговор зашел о полях кукурузы, турнепса и гороха, которые были тут раньше. Чтобы дети не объедали посевы, их иногда подвозил на своем мотороллере типа «Муравей» упталинский бригадир. Всякое было – и подмерзали, и теряли варежки. Надежда Алексеевна, например, так простудила уши, что был риск прорыва нагноений. Тогда ей грозил менингит и – смерть. Спасла фельдшер, которая сообразила закапать в уши борную кислоту, и нарывы прорвало «наружу», гной вытек из ушей и врач в больнице облегченно констатировал: «Самое опасное позади!». Фельдшерско-акушерский пункт и сейчас есть в Верхне-Сеченово. Но фельдшерицу 1950-х все трое упталинок вспоминали добром. Она на санях выезжала в любую погоду к пациенту самого отдаленного пункта ее участка. Принимала роды, назначала лечение, принимала решение о госпитализации в больницу – своего рода хозяйка жизни и смерти.

Четыре километра пути наши проводницы отшагали так же легко, как и юные участники экспедиции. Шли и вспоминали детство и юность, родных.

Вот показался лесок, на одной из берез прибита облезлая доска, на которой только Зинаида Викторовна, учительница из Батурино, смогла разобрать надпись: «Крестьянское хозяйство Чепурнова, 1994 (?) год». За леском – овражек с гатью через него, а далее – покосы и…

По дороге кто-то из сестер сказал: тут кругом лиственные леса, а кладбище было в соснячке, это единственный сосняк в округе. Так вот, справа вдали отчетливо виднелись сосны, а впереди - какая-то постройка, типа летнего стана и ракитник. Дойдя по дороге мы поняли – вот оно, урочище Уптала. Пруд, сохранившаяся плотина с остатками гати и… большое спасибо Владиславу, он первый сказал: «Так ведь четко видно, где стояли дома.» И показал на заросли крапивы. Действительно, заметные на фоне желтой стерни островки живучей крапивы чередовались с редкостным постоянством. На месте домов и на месте хозпостроек земля жирнее, а крапива любит удобренную почву.

Мы перешли через мосток и решили, что сначала будет разумно посмотреть, что осталось от кладбища и двинулись в сосняк. Кладбище горело, но часть могил после пожара были восстановлены. Это было давно, пара крестов уже успела подгнить и упасть, но вот металлические надгробия старожилов Юрастовых стояли крепко и не только благодаря материалу. Их навещали этим летом. Одна из могил принадлежала человеку, который был в годы Великой Отечественной войны бригадиром. Времена были суровые, и бригадир был непоколебимо строг даже в мелочах. Рассказы о его суровости («даже колодец на колхозном дворе закрывал на замок, чтобы ничего колхозного домой не несли!») долго еще в деревне передавались из уст в уста, и дети его боялись.

Из особенностей кладбища – то, что оно было обнесено рвом. Зачем? Наши проводники не помнят, чтобы его подтапливало. Может, ров появился  в результате борьбы с пожаром? То, что кладбище  окружал заборчик из  штакетника – это  помнили все три наши  респондентки, но потом, задумавшись, Надежда Алексеевна сказала неуверенно: «А вроде ров был…  Мы перелезали». Отфотографировав то, что осталось от кладбища, мы двинулись  по  улице бывшей деревни. Наши проводники называли фамилии тех, кто жил в домах, и сказали, что  по этому берегу, за плотиной,   располагалась основная часть деревни. «Наш дом стоял, кажется, вот там,  а напротив него, на том берегу – школа. Сама же деревня шла до самого леса». По моим прикидкам, там было примерно два километра. Два ряда домов  по берегам водоема. Магазин, начальная школа. Ферма с кульстаном,  мельница. «Жутковато осознавать, что   когда-то здесь кипела жизнь, и вот, ничего не осталось…» - заметил Иван Плотников. Но наши спутницы уверенно шли дорогами своего детства. Здесь играли, бегали за водой  для  полива огорода и  чтобы скотину напоить.

На берегу Надежда Алексеевна  показала: вот тут я тонула. Плыли на тот берег на  надутых наволочках. Недалеко  от берега  наволочки намокли и сдулись. Подружка, которая умела плавать, повернула назад, а  я, вместо того, чтобы  доплыть эти   метры до конца,  за ней. И утонула. Можно сказать, весь пруд по дну прошла!» Но обошлось, и этот детский ужас уже забыт -  осталось только светлое воспоминание о  детстве, в котором удобств было много меньше, чем  у нынешних детей и подростков. Зато были молоды и веселы.

Потом еще много вспоминали: как продавали перед отъездом корову,  как резали овец и кур. «А собаку-то мы куда дели? – вдруг спохватилась одна из сестер, - Кошку-то в Томск забрали, а  собаку?» Стали вспоминать. Собаку, кажется,  в ту пору уже не держали,  а о том, как  умер последний их пес, Север -  рассказывать дружно не захотели,  все еще больно вспоминать…

Потом были звонки односельчанам: «Ты не поверишь, где я? В Уптале! И неправда, тут и места видны, где дома стояли,  и кладбище, и  запруда цела!»

Я смотрела на этих трех женщин, за спиной у которых  долгая жизнь и думала: какие у них светлые лица.  И усталость  совсем не заметна, хотя  отмахали   больше 10 километров. Эта радость,  поклоны родной земле,  эти звонки односельчанам – дорогого стоят. Мы записали  важные сведения,  выполнили свои научные задачи. А они… прошли дорогу  длиной не в  километры, а в годы. Вспомнили былое, родителей и дедушку с бабушкой,  друзей, односельчан. Да, наверно, прав был мой собеседник: «Сибиряки вольные и невольные» важны тем, что могут подарить этим хорошим, искренним людям  право на свое высказывание. А ушедшей деревеньке – толику добрых слов и памяти, как право на бессмертие.