Могила Ермолаева и Гольдштейна

Сравнивая условия царской ссылки с теми, в которых приходилось жить спецпереселенцам в 1930-е годы, невольно понимаешь, что при царе жизнь у ссыльных была много комфортнее. Однако нельзя поддаваться первому впечатлению и считать, что царская ссылка была легкой и гуманной, и ссыльные в Нарыме испытывали только духовные страдания.

Мы находимся у могилы двух молодых людей, Алексея Сергеевича Ермолаева (1891 года рождения) и Самуила Пинхусовича Гольдштейна (1893 года рождения) которые 16 марта 1916 года отравились стрихнином. Одному из них было 25 лет, а второму – и вовсе 23–24. В их личных делах, хранящихся в Государственном архиве Томской области указано, что причина самоубийства не установлена: письма они не оставили и товарищи ничего определенного не говорят. Причиной были, скорее всего, крайняя нужда, систематическое голодание, а также подавленное состояние духа и неверие в близость революции.

В Государственном архиве Томской области хранятся личные дела молодых большевиков, а в фондах Нарымского музея политической ссылки – воспоминания людей, знавших Лешу Ермолаева и Моню Гольдштейна.

Приемный ребенок крестьянина с. Серга Пермской губернии Сергея Матвеева Ермолаева, он рано покинул дом воспитателя и работал слесарем по металлу на заводе в Мотовилихе (сейчас это район г. Перми). Там примкнул к ячейке РСДРП(б) и за политическую деятельность был арестован. 10 августа 1912 года осужден к ссылке в Нарым сроком на 5 лет.

Однако строптивый характер и дерзкое поведение по отношению к полицейским чинам привели к тому, что молодого человека перевели на поселение в д. Киндал.

О том, что за место была эта деревня нам известно из рапорта уездного исправника Пелиошевского, который ходатайствовал о закрытии ссыльного пункта, мотивируя тем, что «полицейские надзиратели, кои несут службу в Киндале, находятся в тех же тяжелых условиях по обязанности службы, что и ссыльные». В деревне не было ни одной бани, продуктовой и мелочной лавки, муки и хлеба в продаже (местные покупали его либо в Нарыме, либо в Каргаске). Зимой сообщение с большой землей имелось только на лошадях, летом – по реке, в межсезонье добраться до других населенных пунктов вообще было невозможно. Следует добавить, что ссыльные с трудом искали себе место для жилья и ютились в углах изб, население относилось к ним враждебно и не давало ни лошадей, ни лодок. Разрешение на отлучку полицейские чины давали неохотно. Когда А. Ермолаев для посещения зубного врача самовольно покинул Киндал (потому как не получил разрешения), его объявили беглым и по задержании подвергли трехдневному заключению в каталажной тюрьме.

Впоследствии его вторично подвергли аресту, и он отбывал наказание в Томской тюрьме. Неустроенные условия проживания подорвали здоровье молодого человека, врач констатировал у него хронический бронхит, но прошения о переводе в Нарым были удовлетворены не сразу.

Так или иначе, Алексей Ермолаев оказался в г. Нарыме

Он был человеком образованным, закончил средне-техническое училище в г. Ростов-на-Дону. Не смотря на то, что семья его эмигрировала из России и большая часть родственников жила в Париже, Самуил Гольдштейн оставался в Ростове-на-Дону.

В поле зрения полиции он попал еще в 1911 году, однако ему удалось избежать наказания: бежал в Париж. Затем вернулся и устроился на работу на завод «Аксай» (Ростов-на-Дону). В мае 1913 года был арестован с группой товарищей, которые готовили массовую забастовку на предприятиях Ростова-на-Дону и Нахичевани. Он и другие, проходившие по этому делу, были приговорены к 3 годам ссылки, начиная с 29 января 1914 года наказания в Нарымском крае, деревня Подъельники.

Как и А. Ермолаев, С. Гольдштейн был поведения «дерзкого и неодобрительного», за что неоднократно попадал в донесения полицейских чинов. Незадолго до своего самоубийства Самуил Гольдштейн, и проживающие вместе с ним Леонид Серебряков и Александр Шотман писали прошение об улучшении материального содержания ссыльных. В прошении указано, что в последнее время заметно вздорожали продукты, и на почве недоедания в крае началась эпидемия тифа. В связи с тем, что количество ссыльных в Нарымском крае увеличилось, квартиры также вздорожали, и найти их стало затруднительно. Ссыльные ходатайствовали об увеличении квартирного и продуктового довольствия как минимум на 100%.

О росте цен можно судить по следующим цифрам:

1 пуд ржаной муки в 1914 году стоил 80 копеек, в 1915 – 1 рубль 45 коп (то есть подорожал на 75%), 1 фунт (400 гр.) черного хлеба - 2 копейки, а стал 2,5 копейки, то есть вздорожал в на 25%. Ведро картофеля с 8 копеек подорожало до 30, то есть более чем в 3,5 раза. Даже рыба (налим, которым местные жители порой брезговали) подорожал с 2 копеек до 6 за фунт. Спички вместо 10 копеек стали стоить 25.

Алексей Ермолаев и Самуил Гольдштейн, встретившись в Нарыме, крепко подружились. Они сняли комнату на втором этаже дома Юргиных. Бывавшие в гостях нарымчане вспоминали, что хозяева много читали, и книги в их комнате лежали повсюду. Очевидно, парни часто недоедали, но скрывали от всех вынужденные голодовки. Держались замкнуто. Ничто не предвещало беды. Незадолго до самоубийства Самуил Гольдштейн не помышлял о смерти – он подавал прошение о разрешении принять крещение по евангелическому обряду. Разрешение было дано 10 дней спустя после гибели молодого революционера.

Самоубийство Ермолаева и Гольдштейна было подготовленным: они сговорились и одновременно приняли разведенный в воде стрихнин.

Смерть А.С. Ермолаева и С.П. Гольдштейна произвела серьезное впечатление на ссыльных.

Судя по количеству хранящихся в фондах музея экземпляров этой фотографии и характерным проколам в верхней части или по углам – снимки были растиражированы и висели на стенах в жилье политссыльных как напоминание о преступлениях режима.

Большевик Н.Н. Яковлев 29 октября 1916 года в письме из ссылки упоминал, что отношение к отъезжающим из ссылки товарищам «удивительно теплое. В настроении наблюдается та чуткость, сплоченность, единство переживаний, серьезность, которая была при похоронах Ермолаича и Мони».

Член Государственной Думы Скобелев дал телеграмму в министерство Внутренних дел с просьбой улучшить положение ссыльнопоселенцев. Среди аргументов в поддержку своей просьбы он упоминал и это протестное самоубийство.

На могиле долго стояло мраморное надгробие, потом памятник несколько раз менялся: деревянная пирамидка была заменена внушительным бетонным монументом с символическими кандалами. Остаток этого памятника стоит на могиле и сейчас.

Захоронение относится к памятникам истории регионального значения...