Письма обыкновенного солдата

Фонды Томского областного краеведческого музея приняли на хранение подборку документов от семьи участника Великой Отечественной войны Егорова Ф.К. Среди документов – 2 письма, датированные июлем 1941 года и февралём 1942 года. Вот они.

Письма не похожи на другие, которые публиковались в книгах, статьях, сборниках, отражающих героизм солдата. Здесь нет бравурных строк, здесь минимальны патриотические штампы. И всё же, эти письма дышат подлинным патриотизмом. Простодушные, бесхитростные строки цепляют своей пронзительной простотой, любовью к своим близким и тревогой за них. Собственно, понятие «Родина» и воплощено солдатом в образах своих родных, ради которых он, без тени сомнения, отправился в 1941 году туда, куда устремил его мобилизационный призыв.

А направлен был солдат на Дальний Восток. И нет в том вины солдата, что не на западный фронт пролегла его дорога: солдат – человек подневольный, и главное его достоинство – безусловное подчинение приказу.

Солдату, может быть, первый раз в жизни довелось выехать за пределы своего родного местечка и увидать незнакомые, диковинные для него места. И он пишет домой, делясь с родными своим удивлением:

«…Мы всё едем… проехали много городов и сёл… Байкал-озеро, …туннели. Как заедешь в туннель, сразу темно… А над Байкалом …каменистые скалы нависли над железной дорогой…».

Дорога к месту службы для солдата раскинулась дальняя. От Томска паровоз медленно тянул вагоны сначала через равнинные места. Потом плоские ландшафты плавно стали сменяться холмами и, затем, – даже скалами. Красиво! И не беда, а, может и к лучшему, что ехали

«…не шибко скоро, так, средней скоростью».

И остановок больших не было, и настроение весёлое было у всех. Единственное, на что сетует солдат –

«Я не взял фуфайку, спать жёстко в одежде своей всё-таки».

Оно и понятно: мягкими купейными вагонами мобилизованных солдат не баловали – не до них было в военное лихолетье. А с собой мягкие тюфяки, разумеется, не брали. В призывных повестках чётко обозначался перечень одежды, которую солдат должен был взять в дорогу: две пары нательного белья (одну из них на себя), полотенце, предметы туалета; на себе иметь годную к носке одежду и обувь, соответствующие времени года… Ну, а поскольку призыв был летний, то и одеты солдаты были по-летнему, легко.

Письма солдата очень тактично затрагивают тему супружеской верности. Здесь – извечная тревога за репутацию любимой женщины и за себя, отброшенного войной от жены и от детей, Бог знает на сколько лет! Только вчитайтесь в строки письма солдата, адресованные жене:

«Миля, ты пишешь, что вы погуляли. Это неплохо. Я тоже сейчас бы не прочь, но нам сейчас не время, вот уж уничтожим фашизм, тогда уж выпьем. Но, Миля, выпить я не возражаю, только с умом, чтобы никто худого слова про вас не промолвил. А его не промолвят, если не заработаешь… Я, всё-таки, думаю, что ты, Миля, этого не позволишь. Я даже уходил в армию и тебе об этом ни слова не говорил, потому что у меня о тебе даже и в голове не было, чтобы ты этого позволила. Но, а сейчас не сердись, что я написал об этом. Написал потому, что я тебе муж, а ещё потому, что я тебе ещё не писал и не говорил об этом ни разу. Пока жив, здоров, не изменяй. Приду домой – может, будем жить лучше всех с тобой».

К слову, жена солдата, Меланья Ивановна Егорова, работавшая в годы войны в эвакуированном в Томск Тульском оружейно-техническом училище, повода для нареканий не подала. Её репутация очень скромной и трудолюбивой женщины никогда и ни у кого сомнений не вызывала.  

Из писем солдата, через его беспокойство о близких, мы узнаём и некоторые подробности тыловой жизни томичей в годы Великой Отечественной войны:

«Дорогие Милочка и мамочка, очень у вас всё стало дорого, и у вас всё на выходе, как будете жить дальше, я прямо не представляю. Пишите, сколько у вас ещё есть продуктов и сколько дают всего на день хлеба на всю семью».

И ещё одна фраза из заключительных строк письма обращает на себя внимание:

«И квартирантам всем по привету».

Фраза, понятная для солдата и его семьи, выглядит не вполне понятно для современника. Чтобы её объяснить, нужно просто окунуться в атмосферу Томска военных лет, когда эвакуированные заводы, учреждения, госпитали буквально волной накрыли Томск. Для эвакуированных рабочих и служащих, разумеется, не было подготовлено жильё и их («квартирантов») подселяли к томичам, уплотняя томские семьи «эвакуированным людом».

В письмах солдата домой проскальзывают строки о фронте, где наши войска, изнемогая от чудовищного напряжения, из последних сил сопротивлялись нашествию фашиствующих варваров. Строки простые, обычные, житейские. А к чему высокие слова, если лучше Левитана не скажешь, да не напишешь в газетах ярче, чем фронтовые журналисты писали? Вот и выводит солдат карандашом или чернилами на клочках бумаги:

«…не горюйте, может это лучше, что угодил на восток и, как говорят, что мы будем… заменой тех, кто уехал на запад… Миля, вы пишите, что Булатовых ребят обоих нет живых… жаль, ребята хорошие. Где-то наши братки? Живы – нет, трудно сказать, а, может, и живы, только письма не доходят. Вот у нас и то некоторые получают по 3 и 4 месяца, то с места на место которых перебрасывают, то ещё что. У нас мирно, а там фронт[овые] действия».

Но пусть не вводит в заблуждение фраза «у нас всё мирно». Все понимали, что этот «мир» обманчив: солдаты в любой момент могут быть переброшены на запад, туда, где идут бои. Да и на востоке – тоже не мёд. Там мощный и агрессивный союзник Германии – милитаристская Япония. И с ней неизбежно придётся воевать. А что может быть тяжелее неопределённости солдатской судьбы и ожидания предстоящих боёв? Впрочем, солдат, оберегая родных, этих тревог в своих письмах не высказывал. Да они, близкие, и сами всё понимали…   

Ю.К. Рассамахин