Культштурм-юнгштурм

«Страшно помолодела страна.
Я не в силах пока найти нужные слова,
одно могу сказать: хорошо…»

А.М. Горький

Эти слова были сказаны  Алексеем  Максимовичем Горьким  перед советскими гражданами, встречавшими его на вокзале, когда он весной 1928 года прибыл в СССР.   Писатель  не был на родине довольно много лет, поэтому смотрел на происходящее несколько отстранённым взглядом «со стороны», так что какие-то важные изменения мог заметить скорее, чем сами граждане «помолодевшей страны», погружённые в повседневность. Что было на самом деле «хорошо» в стране, чем могла посодействовать  в улучшении дел организованная в коммунистический союз молодёжь в преддверии первой пятилетки, «эпохи большого скачка», как это потом  стало называться?

По отношению к сельской жизни  ситуация была нами рассмотрена в предыдущем посте (то есть «витрине» виртуальной выставки). В деревне происходило усиление налогового и прочего прессинга по отношению к зажиточным слоям, и при этом продолжался процесс расслоения деревни, то есть рост  прослойки бедняцко-батрацкой. Лишнее население «выплёскивалось» в города, где эти люди пытались найти работу и сталкивались с её хроническим отсутствием, так что повод для недовольства был у всех. Для жителей города – рабочих, служащих – последние годы НЭПа ознаменовались снижением уровня жизни, ростом цен и опять таки  безработицей, которая достигала уже 1,5 млн. безработных, что составляло около 15 % трудоспособного населения в стране, что являлось огромной величиной: в капиталистических государствах такой уровень считался показателем серьёзного экономического кризиса (Ханин Г.И. Почему и когда погиб НЭП // ЭКО. 1989. № 10. С. 71).

Почему возникла такая ситуация? Один из вождей советской страны, А. И. Рыков, в своём докладе повышение уровня безработицы объяснял тем, что имел место более медленный рост  посевной площади и доходности сельского  хозяйства по сравнению с ростом населения. Поэтому в деревне остаются лишние рабочие руки. Если у большой семьи земли мало, то хозяйство может обойтись меньшим числом рабочих рук. Тогда «лишние» крестьяне направляются на поиски работы в город. Но в городе предприятий мало. Они не в силах трудоустроить всех. Выходом  из этой ситуации, по мнению Рыкова, могло стать, с одной стороны, увеличение посевных площадей и в целом развитие сельского хозяйства, а, с другой –  рост промышленных мощностей в городах, что позволит создать рабочие места.

В связи с безработицей ещё в  1920-х годах в комсомольской среде  появился термин «экономработа», т.е. деятельность по обеспечению экономических прав молодёжи. «Экономработа»  комсомольских ячеек, связанная с контролем за соблюдением трудового законодательства и трудоустройством молодёжи, была для комсомольцев важнейшим  делом. Обсуждали задачи по обеспечению занятости среди подростков даже на проходящем в Москве 8-м всесоюзном съезде ВЛКСМ. А в советском правительстве принимались решения, помимо брони, т.е. резервирования рабочих мест для подростков, выделять специальные средства на организацию работ для подростков, взятых с биржи труда; средства направлялись на организацию фабрик и коммун молодёжи (так, в 1928 году, Наркомтруд выделил 1,5  миллиона рублей).

На томской бирже труда в 1928 году было решено построить и оборудовать ночлежный дом для безработных (Красное знамя. 1928. № 136. 14 июня. С.4). Ожидалось  выделение на будущий год средств на организацию столовой. Понятно, что необходимость в таковых учреждениях возникает именно в том случае, когда  часть безработных – не местные жители, не горожане; это как раз те «лишние рабочие руки» из деревни, которые в поисках работы находятся в городе, не могут платить за съём жилья и живут временными заработками, которые им иногда выпадают. На краевой комсомольской конференции в апреле 1928 г. было озвучено количество безработных молодых людей в масштабах всего Сибирского края, это 3 ,5 тысяч человек, подавляющее большинство которых не имело никакой квалификации. Для решения этой проблемы  в крае на обучение безработной молодёжи было выделено 124 тысячи рублей (Молодая деревня. 1928. № 16. 28 апреля. С. 6).

Ещё одна общественная язва, не изжитая к концу 1920-х годов – беспризорность. Усилия государственных органов не приводили к окончательному решению проблемы, поэтому помощь общественных организаций – профсоюзов, комсомола – были весомым вкладом в дело социализации беспризорных детей.  Во время «Двухнедельника беспризорника» комсомольцы Томска провели несколько воскресников, заработок которых полностью перечислялся  на ликвидацию беспризорности (Красное знамя. 1928. № 215. 15 сентября. С.4).

8-й съезд комсомола, проходивший в мае 1928 года,  рассматривал важнейший вопрос, каким образом комсомол должен содействовать активизации социалистического строительства в стране.  На съезде присутствовали все комсомольские и многие партийные вожди; большинство из них высказались в своих выступлениях «на злобу дня», разъяснив, что, по их представлениям, является главной задачей ВЛКСМ на ближайшие годы. Практически все отметили, что такой главной задачей является «культурная революция» или, в военизированных терминах тех лет, «культштурм».

Николай Павлович Чаплин, тогдашний первый секретарь ЦК ВЛКСМ, определил в качестве приоритета – борьбу с мещанством  и проблему  рабочего образования подростков и молодых рабочих. Он отметил: «Рационализация промышленности ставит также вопрос о реорганизации фабзавуча, ибо внедрение машин и станков увеличивает потребность высококвалифицированных рабочих» (Красное знамя. 1928. № 106. 9 мая. С. 1).

О путях образования  трудящейся молодёжи в связи с планами Первой пятилетки, на всесоюзном комсомольском съезде развернулась дискуссия между двумя ответственными работниками М. Рухимовичем и А. Шерудилло. Первый докладчик отстаивал положение, что при развитии индустрии, машинного производства, участие рабочего будет сведено к одной-двум операциям  в производственном процессе. Научить человека такому минимуму можно легко и быстро, поэтому в школах фабзавуча целесообразно сократить сеть школ и срок обучения, пропустив через них больше рабочих, в том числе и более взрослой молодёжи, а не только подростков. Кроме того, это дало бы экономию бюджета.

Это было большое искушение – быстро и дёшево создать целую «армию» сверх-узкоспециализированных рабочих,  пусть и с наименьшими возможными навыками.

Другой докладчик отстаивал противоположную идею, что готовить нужно более универсального рабочего, с большей общей подготовкой; отсюда следовало, что срок обучения в школах ФЗУ нужно увеличить, сеть школ всемерно развивать (Красное знамя. 1928. № 111. 15 мая. С.1).

На комсомольском съезде своё мнение по вопросу об организации новых кадров для социалистического строительства высказал и И.В. Сталин. Он нацеливал комсомольцев на максимально возможное овладение знаниями, на то, чтобы воспитывать в своих рядах новую социалистическую интеллигенцию:

«Перед нами, товарищи, стоят величайшие задачи переустройства всего нашего хозяйства. В области сельского хозяйства мы должны заложить фундамент крупного объединения общественного хозяйства. Людей же, знающих науку о сельском хозяйстве у нас до безобразия мало. Отсюда задача создания  новых молодых кадров  строителей нового общественного сельского хозяйства. В области промышленности дело обстоит у нас много лучше. Но и здесь недостаток новых кадров строителей тормозит наше продвижение вперед. Рабочий класс не станет настоящим хозяином страны, если не сумеет выбраться из некультурности, если он не сумеет создать своей собственной интеллигенции, если не овладеет наукой, не сумеет управлять хозяйством на основе науки. Чтобы строить, надо знать, надо овладеть наукой. А чтобы знать – надо учиться. Нам нужны теперь большевики-специалисты по металлу, по текстилю, по топливу, по химии, по сельскому хозяйству, транспорту, торговле, бухгалтерии и т.д. Без этого нечего говорить о том, что мы сумеем догнать и перегнать передовые капиталистические страны. Поход революционной молодежи на науку – вот что нам нужно теперь, товарищи!» (Красное знамя. 1928. № 115. 19 мая. С.1).

Выступавший здесь же, на съезде, М. И. Калинин требовал от комсомольцев не только  ликвидации неграмотности, введения всеобщей грамотности в стране, но и воспитания «нового человека», строителя социалистического общества:

«Комсомольцы как кислород должны ворваться в школы и вузы и во все учебные заведения и сжечь имеющуюся там скверну» (Красное знамя. 1928. № 112. 16 мая. С. 1).

Таким образом, всесоюзный съезд в качестве основного направления работы для молодёжи на предстоящий период называл «культурную революцию», «культурный фронт», то есть всемерное содействие поднятию уровня образования, общей и технической культуры, подготовку квалифицированных кадров для будущих гигантов советской индустрии. Первым решением, прописанным в резолюции съезда, было объявление 1 августа 1928 года месячника ликбеза и проверки участия комсомола в ликвидации неграмотности. Предстояло мобилизовать 1000 комсомольцев для работы по ликбезу. Было сформулировано требование, чтобы каждый грамотный комсомолец нашёл и обучил одного неграмотного, а к 5 мая 1929 года была поставлена задача полной ликвидации неграмотности среди всех членов ВЛКСМ (Красное знамя.1928. № 112. 16 мая. С. 1).

Набор в вузы в  1928-29 учебном году предполагал такие цифры: на физико-математический факультет ТГУ предполагалось принять 100 новых студентов, из них 15 мест резервировалось для рабфаковцев; на медицинский факультет – 175 студентов, из которых 25 рабфаковцев, 11 представителей национальных меньшинств. Реально в университет было принято 200 человек, из которых около 50 % было рабочих, по 21 % крестьян и служащих; 34,5 % поступивших в ТГУ были комсомольцами. Курс на формирование «своей», рабоче-крестьянской интеллигенции оставался неизменным и в эти годы.

В СТИ  готовились принять 210 новых студентов, из которых рабфаковцам резервировалось подавляющее число мест – 150, 6 мест нацменьшинствам, и только 46 мест было предоставлено для свободного приёма.

В 1928 году был принят ряд постановлений, связанных с развитием в СССР высшего технического образования: расширение сети ВТУЗов, расширение контингентов учащихся в них; такое же расширение ожидало сеть техникумов (Красное знамя. 1928. № 202. 31 августа. С.1).  Студентам этих учебных заведений  предусматривалось  увеличение стипендий (Красное знамя. 1928. № 175. 29 июля. С. 1). Так что интерес государственных органов к подготовке определённого типа специалистов, был обозначен отчётливо и недвусмысленно.

Большой популярностью в Томске пользовался Тимирязевский политехникум. В 1928 году для поступления туда было подано 612 заявлений, тогда как мест имелось по 40 на шести  отделениях – горном, землеустроительном, маркшейдерском, лесном, животноводческом и промышленно-экономическом, то есть всего 240.  На некоторые отделения – горное и маркшейдерское – принимали только лиц,  достигших 18-летия, поскольку после первого же года обучения им предстояло работать на практике в шахтах, а женщины на маркшейдерское отделение не принимались совсем. Маркшейдерское отделение Политехникума было тогда единственным на весь Советский Союз, соответственно, на него были поданы заявления со всех концов СССР (Красное знамя. 1928. № 189. 16 августа. С.4).

Особое внимание, в соответствии с наказами всесоюзного комсомольского съезда, уделялось школам ФЗУ.  Проблем хватало и в этой области. Нехватка мастерских, инструментов, теснота и грязь в общежитиях – постоянные причины для нареканий в прессе и соответствующих контрольных органов.

Достижения тоже были. Школа ФЗУ на станции Томск-2, в которой обучалось  в текущем 1928 году свыше 100 «фабзайцев», выпустила очередную группу молодых рабочих. Из них два ученика выпущены с токарной специальностью, а остальные – слесари, столяры и деревообделочники. Проверочные работы, в том числе чертёжные,  все выпускники  выполнили удовлетворительно. Странное «совпадение», которое отмечает корреспондент – все успевающие выпускники, почему-то, комсомольцы, а неуспевающий – беспартийный.

Предыдущие выпускники этой школы получили работу, преимущественно,  по 5 или 4 разряду рабочей сетки; они уже стали специалистами своего дела.

Тайгинская школа ФЗУ  имела паровозно-слесарную специализацию; в ней училось на тот момент 103 ученика. Срок обучения три года. В ФЗУ имелись учебные цеха – слесарный-подсобный, товарный-подсобный, кузнечный-подсобный и среднего ремонта паровозов.

«Фабзайчатами по среднему ремонту паровозов в начале учебного года было выпущено три паровоза серии 1-к за № 677, 643, 692, и паровоз серии О-д за № 5634. Кроме того с текущего ремонта вышли 82 паровоза».

Ученики школы ФЗУ часто отмечают такую «большую ненормальность» - плохое отношение рабочих к «фабзайцам»,  на которых рабочие смотрят как на своих конкурентов. А сами «фабзайцы» «нос по ветру держат, дескать, мы квалифицированная рабочая сила, нас голой рукой не бери, не меньше вас знаем и понимаем» (Красное знамя. 1928. 29 мая. С. 3).

По отношению к школам ФЗУ становится заметным постепенное вызревание в них иной главной функции, нежели первоначальная.  В первые годы работы школ ФЗУ, когда «бронеподростков» фактически навязывали предприятиям,  фабзавуч должен был хоть в небольшой степени научить этих подростков чему-нибудь полезному для их работы, чтобы они не были полной обузой. ФЗУ были частью «собеса», социального обеспечения,  частью государственной политики поддержки социально незащищённых групп, в данном случае молодёжи. Задача подготовить  квалифицированных рабочих тоже  стояла, но была совсем не главной – рабочих можно было нанять через биржу труда, что в условиях роста безработицы было легко сделать. А в конце 1920-х годов, когда в пятилетних планах  был заложен большой рост крупной промышленности, квалифицированной рабочей силы  нужно было больше, и уровень подготовки её должен быть выше. Поэтому школам фабзавуча предстояло стать «образовательной фабрикой» с массовым «производством» рабочей силы разных специальностей. Комсомол в этом деле был важен как воспитатель нового отношения к труду, дополнительный мощный «мотиватор», а также распространитель нового полезного опыта.

Состояние школьного образования вызывало беспокойство двоякого рода. Первая проблема,  как и в случае с вузами, была  в материально-техническом оснащении школ, в кадровом обеспечении, в состоянии здоровья школьников. Вторым очень тревожащим  широкую общественность фактором было  «нравственное здоровье» подрастающего поколения:

«Обследование только 7 школ города дает ужасающие цифры заражения среди учащихся алкоголем. Из 300 человек обследованных учащихся в возрасте от 7 до 16 лет, 182 пили вообще по самым разнообразным причинам: по настоянию родителей, самостоятельно, беря пример с других, по болезни и т.д. Причем из числа пивших 51 ученик, т.е. 28 проц. напивались допьяна…

Приведённые цифры ярко показывают всю некультурность, темноту и невежество среды, окружающей нашу подрастающую смену. Мы должны помнить, что водка темнит культуру. Просвещенцы и общественность, усилим борьбу с пьянством, злейшим врагом культурной революции» (Красное знамя. 1928. № 131. 8 июня. С. 3).

Общественность била тревогу и в связи с распространённостью среди подрастающего поколения чуждых для строителей социализма настроений и моделей поведения.  Написавший в газету корреспондент  из Тайги обнаружил среди школьников упадочничество, которое проявляется в написании «сердцещипательных стишков», помещённых, как в насмешку, в стенгазете, приуроченной к годовщине Красной армии. Действительно, мотивы не очень соответствуют дате:

«Ум мой празден,
Сердце пусто,
Жизнь печальна и пуста,
И холодная могила
Мне одна верна.

Или вот ещё:

И теперь в печальной жизни
Словно птица без гнезда,
И стараюсь я, и бьюся,
Но любви нет, нет добра».

Встревоженный автор заметки, «Тайгинец», как он себя именовал, назвал это всё безобразие «есенинщиной» и  задался вопросом «Товарищи педагоги, кого и как вы воспитываете? (Красное знамя.1928. № 131. 8 июня. С. 3).

В школе № 5 города Томска даже чуть было не состоялась дуэль, на которую вызвал один из  старшеклассников   своего обидчика, просидев  всю ночь в поисках из  романтической литературы образца для «красивого жеста», которым он хотел поразить одноклассников. Результатом поисков было написание записки с текстом «Милостивый государь, я вас вызываю на дуэль» и  вложение этой записки в большой пакет, запечатанный большими сургучными печатями с оттисками пятака царской чеканки. Всё это великолепие было подано несколько ошалевшему  обидчику на острие кинжала в «позе средневекового рыцаря». «Рыцарю» пришлось держать ответ перед учкомом (ученическим комитетом), дуэль не состоялась, а ученикам 5-й, да и других школ, предложено было вести с подобного рода явлениями беспощадную борьбу (Красное знамя. 1928. № 131. 8 июня. С. 3).

«Тень» дореволюционного педагога  здесь  предстаёт как «Тень отца Гамлета». Почему эту историю никто не назвал «гамлетовщиной» - непонятно, ведь рисунок явно отсылает к шекспировскому сюжету.

Применительно к данному конкретному эпизоду, описанному в газете, ситуация может показаться скорее комичной, нежели стоящей внимания и тревог. Но и пресса, и кино, и литература тех лет свидетельствует о довольно широком распространении в обществе некоего «сниженного» варианта декадентства  эпохи серебряного века. Это – такой «нэповский декаданс», который заполнял собой пустоты,  остававшиеся  в сознании «политически неграмотных» масс.

Смешного здесь на самом деле ничего не было. В значительной мере моральные устои и нормы поведения традиционного общества были подорваны в ходе войн и революций, а новые нормы, новая культурная матрица  ещё не существовала в полной мере.

Был ещё один фактор, который пока только обозначился, но по мере  того, как индустриализация в ходе пятилетки набирала ход, становился всё весомее и весомее: огромные массы людей, преимущественно крестьян из сельской местности перемещались в «строящиеся с нуля» города. Такой резкий слом привычного образа жизни и  деятельности, выбивавший эти массы населения из колеи «традиционности», и вызванные этим социально-психологические  травмы в научной литературе описываются  термином «маргинализация». 

Безработное  крестьянское население в городах в конце НЭПа,  городские партийные и комсомольские кадры, брошенные на проведение в деревне коллективизации, обитатели будущих новостроек пятилеток – представляли собой зоны повышенной  маргинальности, со всеми вытекающими отсюда последствиями для личности и социума.  Во всех книгах,  изданных в советский период, посвящённых героическим деяниям комсомола,  постоянно подчёркивалось, что комсомол это главный воспитатель масс молодёжи в советской стране. Этот тезис, правда, в традиции тех лет оформлялся довольно трескучими трафаретными лозунгами, так что,  со временем у читателей этих книг выработалась идиосинкразия к подобной пышной фразеологии.

Но, как это нередко бывает, «с водой выплеснули ребёнка», отвергнув фразеологию, внешнюю форму мысли, потеряли понимание сути.   Если сейчас, из нашего времени, с его трагическим современным опытом массовой маргинализации населения уже в ходе деиндустриализации 1990-х,  посмотреть на период 1920-1930-х годов  холодным трезвым взглядом, без лозунгов и пафоса, то нужно спокойно признать суровую необходимость такой «вторичной» социализации населения.  Придётся   оценить и масштабность задач по воспитанию «нового советского человека»,  сложность выработки и привития системы новых ценностей индустриального модерна  в крестьянской стране. Роль комсомола в этом деле, опять же, без пафоса и литературного преувеличения следует признать выдающейся. Особенно если учесть, что комсомольцы сами были плоть от плоти этого социума, с его сильными и слабыми сторонами, а вовсе не десантом марсиан.

Конечно, несколько примеров.

Осенью партийные и комсомольские организации проводили смотры работы ячеек Анжеро-Судженска и томского завода «Машинострой» (будущий ТЭМЗ).

«Молодёжь «Машиностроя» хулиганит и пьянствует,  вместо клуба или учёбы предпочитает торчать около окон на Ленинском проспекте. Если же бывает в клубе, то обязательно хулиганят, отбивая этим у взрослого рабочего охоту ходить в клуб.

Был случай, когда один комсомолец оскорбил в клубе взрослую женщину-активистку, в другой раз тот же комсомолец назвал на заводе одну девушку-комсомолку проституткой. Дело было передано секретарю ячейки ВКП(б), но прошло для хулигана безнаказанно…

Второй комсомолец, кандидат на выдвиженчество, во время обеда на заводе оскорбил похабным выражением девушку-работницу в присутствии всех рабочих» (Красное знамя. 1928. № 219. 20 сентября. С. 3).

При смотре ячеек комсомола в Анжеро-Судженске дело обстояло куда как хуже:

«На копях растёт хулиганство и в первую очередь оно бьет по девушке. Изнасилованная хулиганами ученица Валецкая покончила жизнь самоубийством. Среди рабочей молодёжи нетоварищеское, порой хамское отношение к девушке».

«Пьянство, хулиганство, половая распущенность среди некоторой части молодёжи – отличительная черта Анжеро-Судженских копей. Если взглянуть на отчёты РАО, то приходится убедиться, что 65 % лиц, совершающих в районе преступления, падают на лиц, в возрасте до 23 лет. Это ужасно, когда рабочие-подростки по 17-18 лет и даже ниже становятся сначала хулиганами, потом мелкими воришками, затем громилами и бандитами. И, нужно сказать, что редкие из них поддаются исправлению. Что всего хуже, так это то, что и комсомольская организация не отгорожена китайской стеной от этой проклятой социальной беды, от этой гнусной заразы. И бывает, что наименее устойчивые комсомольцы попадаются в группах пьяниц и отъявленных хулиганов. На Анжеро-Судженских копях такие примеры уже имели место.

Так, бывшие комсомольцы Рязанов и Корнеев замешаны в убийстве человека на станции Анжерка. Рязанов при допросе так и заявил, что он без финского ножа никогда не ходил и не ходит. Он сознался в убийстве человека. Он приговорён судом и сейчас содержится в домзаке…

Наконец довершает все это последний случай, взволновавший всю молодёжь Анжеро-Судженских копей. Случай этот – изнасилование пятнадцатилетней девочки, еще школьницы, Валецкой, тоже школьниками, но уже отъявленными хулиганами – Корнейчуком и Сотниковым. Первому из них 16 лет и второму – 17… (Красное знамя. 1928. № 217.18 сентября. С. 2).

Школьница Валецкая, покончила с собой, повесилась, оставив записку, в которой назвала имена насильников. История буквально всколыхнула город. Выяснилось, что группа хулиганов буквально терроризировала местных девчат. В Анжерке, оказалось, были случаи самоубийств девушек и раньше, но поскольку не было оставлено записок, случаи оказались не расследованными. Молодёжь Анжерских копей на собрании требовала открытого и показательного  суда над преступниками, сокращении шинков, изгнании всех хулиганствующих из рядов комсомола, а от местной милиции – разгона всех притонов.

Массовое хулиганство, агрессивность значительной части населения, особенно молодёжи – чёткий признак маргинальности, социокультурного неблагополучия. Как можно видеть, и комсомолу не чужды были эти «родимые  пятна капитализма». Комсомол и комсомольцы конца 1920-х-начала 1930-х это не плакатно-ходульные существа, а реальные люди, жить которым довелось совсем не в «пряничные» времена.

Кроме роста агрессивности в обществе, в рядах комсомола было быстро обнаружено ещё несколько «болячек», которые в разных модификациях преследовали его всю жизнь, с которыми боролись и выкорчёвывали с разной степенью успешности. В 1920-1930-е годы одна из этих «болячек» носила наименование «комчванство» (понятно, что это «коммунистическое чванство»), заносчивость и пренебрежение окружающими, в том числе  и рядовыми комсомольцами и однопартийцами, на основании только  должности, статуса освобождённого «комработника».  Другая «болячка» – это отрыв комсомольских ячеек от масс, замыкание их на каких-то своих внутренних делах, ориентация только на вышестоящие органы, фактический отказ комсомольцев быть тем, чем им предписано было быть по уставу и по смыслу – авангардом молодёжи, лидерами в делах социалистического строительства и образцами поведения «нового советского человека. Доходило до того, что  комсомольцы, даже в низовых ячейках обнаруживали боязнь прямого общения с возглавляемым ими, вроде бы, «молодняком».

Забегая вперёд, приходится признать, что именно эти «болячки» – различные формы «комчванства»,  пренебрежение и отрыв от масс стали той ржавчиной, которая и «съела» комсомольскую организацию в будущем, на излёте советской эпохи.

Одним из бедствий, одолевающих молодую Страну Советов, был ужасающий уровень бюрократизма в управлении всеми отраслями  и системами хозяйственной и культурной жизни.  Борьба с этим бедствием началась очень рано, ещё в первые годы НЭПа, когда проблема была замечена и «поставлена на вид». Комсомольцы начали эту борьбу практически сразу же, выдвинув в качестве «комсомольской инициативы»  некоторые своеобразные способы, которые получили название «отряда лёгкой кавалерии»:

«В Томске будет отряд «лёгкой кавалерии».

С «лёгкой руки т. Бухарина по городам Советского Союза» стали организовываться группы «легкой кавалерии РКИ». Уже действуют отряды «кавалерии РКИ» в Ленинграде, Харькове, Днепропетровске, Иваново-Вознесенске и др. городах. Уже началось бойкое наступление на бюрократизм и волокиту. В Днепропетровске налет «легкой кавалерии» на предприятия и учреждения дал неожиданные результаты. Оказывается, ящики жалоб не вскрывались по году и больше. Оказывается, в  ящик жалоб  под носом РКИ никто не заглядывал свыше двух лет, и кавалеристы  извлекли оттуда 42 жалобы.

Будет создан отряд «кавалерии» и в Томске, Окружком комсомола разослал письма городским ячейкам. Ячейки должны будут начать вербовку добровольцев – комсомольцев и беспартийных – в «кавалерию». Отряды станут действовать  под руководством окружкома, в полном контакте с РКИ. Томская организация передового молодняка интересуется этим новым делом… Это есть «летучий» неофициальный контроль масс над работой нашего аппарата.

«Великий смысл «легкой кавалерии», – пишет «Комсомольская правда», – в том, чтобы приучить людей пользоваться своими законными правами, в том, чтобы приучить наш советский аппарат относиться ко всем одинаково, вытравив бюрократическое поклонение силе мандата» (Красное Знамя. 1928. № 144. 23 июня. С. 2).

РКИ, напомним, это рабоче-крестьянская инспекция, своеобразный контролирующий орган в СССР.  «Лёгкая кавалерия» – такое название дано, вероятно, потому что задача комсомольских отрядов только обнаружить недостатки в работе аппарата и оповестить соответствующие органы. Фактически – разведка. И тогда, по результатам оной, должна появиться «тяжёлая кавалерия» – вероятно, это прокуратура. Военная и военно-техническая  лексика была в большом почёте в те годы, образ быстрого движения, скорости,  овладел умами молодых советских граждан; не зря, не зря «по бездорожью и разгильдяйству» ударить следовало именно автопробегом,  подобно «удару по бюрократизму», наносимому «кавалерией». Чтобы опять не воспринимать данное начинание  несерьёзно и легковесно, заметим, что именно отряд такой комсомольской «кавалерии» вскрыл «гнойник» с хулиганами и самоубийствами в Анжеро-Судженске.

Что ещё  важного мы упустили, рассматривая жизнь комсомольцев  в юбилейном для ВЛКСМ 1928 году?

31 июля в Томске прошёл «Смотр томского отряда Осоавиахима»; состоялась демонстрация в рамках «Недели обороны». Вместе шли колонны комсомольцев и физкультурников (Красное знамя. 1928. № 176. 31 июля. С. 4).

«Томская артшкола даёт Красной армии ещё 76 командиров» (Красное знамя. 1928. № 203. 1 сентября. С. 2).

«28 октября состоялось торжественное заседание совета медицинского факультета  ТГУ, посвящённое 10-летию советской медицины» (Красное знамя. 1928. № 253. 30 октября. С. 4).

Свои юбилеи отметили Томский государственный университет и Томское музыкальное училище.

Конечно же, 10-летие ВЛКСМ и другие советские праздники – 1 мая, 7 ноября, 23 февраля, 8 марта, и т.д. Наши фотографии датированы двумя годами позднее, но каноны празднования  за это время не изменились.

Мы уже встречали на фотографиях 1923 года комсомолок в характерных гимнастёрочных рубашках, носящих  столь же характерное немецкое по происхождению название «юнгштурмовка». Прототип такой одежды – это рубашки (и целые костюмы) немецких молодых коммунистов-тельмановцев. В СССР эта мода была очень распространена, юнгштурмовка стала одним из символов времени, «опознавательным знаком» комсомольцев 1920-х годов. 

«Откуда появилась такая форма? В капиталистических странах партия и комсомол организуют массовые организации, из которых наибольшее распространение получили союзы  красных фронтовиков, где состоят сотни тысяч трудящихся. Наряду с союзами взрослых красных фронтовиков, в Германии, Англии и Франции имеются организации молодёжи, из  которых наибольшую известность и распространенность имеют красные молодые фронтовики (ротер юнгштурм) в Германии… И когда министр внутренних дел Германии Кейдель вынес закон о роспуске союза красных фронтовиков… в ответ на этот закон на улицах городов и деревень Германии появились новые тысячи юнгштурмистов. Это комсомольцы Германии в знак протеста против попыток роспуска союзов красных фронтовиков, одели форму юнгштурма, подчёркивая этим свою солидарность с ним.  И вслед за германскими комсомольцами форму юнгштурма начали надевать комсомольцы других стран…» (Красное знамя. 1928. № 207.6 сентября. С. 2).

После некоторого периода дискуссий о том, нужна ли комсомолу униформа, некоторые комсомольские лидеры, в частности работники редакции ленинградской комсомольской газеты «Смена», решили этот вопрос личным примером, появившись на открытии 8-го съезда комсомола в Москве в костюмах юнгштурма. Провинция, как водится, подтянулась за столицами.

«Как приобрести костюм юнгштурма? Десятки писем шлют комсомольцы в справочное бюро «Молодой деревни» о том, как и где можно приобрести костюм юнгштурма. Выписывать костюм из Новосибирска комсомольцам, живущим в других округах, нет никакого смысла – из-за пересылки костюм обойдется много дороже. Новосибирские райкомы комсомола сделали так: все ячейки прислали в райкомы списки комсомольцев, желающих приобрести костюм. После этого через кооперацию приобретали необходимое количество материи, а затем в портняжной мастерской дали заказ на шитье. На месте без пересылки такой обходится в 10 рублей 50 коп. Советуем деревенским ячейкам приобретать костюмы таким же образом».

Позднее, уже в 1930-е от этой формы откажутся – в Германии к этому времени будут господствовать уже вовсе не  «красные отряды молодых фронтовиков», а вполне себе «коричневые», но в силу внешнего сходства  униформы, мода на юнгштурмовки сойдёт «на нет».

Так что следование моде  было не чуждо комсомольской молодёжи, другое дело, что мода эта носила своеобразный характер, а кроме того, военизированно-аскетичный и бесполый характер такой моды противопоставлялся моде «упадочнической, приверженцами которой были носители буржуазного сознания. В прессе, в силу наличия и такого конфликта ценностей, не могла не возникнуть дискуссия о красоте.

Началась она с письма в газету комсомолок из города Черепанова, помещённого под заголовком  «Напудренная мещанка или советская активистка?» («Молодая деревня». 1929. № 4. 31 января. С.7).

В письме девушки просят разрешить спор, идущий в среде комсомолок, «как нужно понимать красоту девушки»? Можно ли считать красивой девушку, которая  является здоровой, крепкой физкультурницей, активисткой в делах общественных и «беспощадно борется  со всеми трудностями и строит социализм», или красота есть что-то другое, никак не связанное с правильной жизненной позицией?

«Но наши девчата смотрят совсем не так. – Активность, –  говорят, активностью, но красота сама собой. Если не подмажешься, то ни один парень не посмотрит на тебя, а если подмажешься, то каждый ухлестнёт. Если же будешь активисткой, а на рожу никуда не годишься, то ни один парень на тебя не посмотрит.

Так вот, товарищи, ответьте нам – что лучше. Я думаю, что лучше быть активисткой».

Для редакции газеты ничего сложного в этом вопросе не было – конечно, лучше быть активисткой, и истинная красота не создаётся «посредством красок, пудры и белил», хотя немало ещё есть комсомольцев, которые способны восхищаться такой искусственной красотой. «Правильная» красота – это, конечно, красота «крепко и правильно сложенного парня или девушки, умеющих быть работоспособными на работе, весёлыми и живыми в часы досуга, понимающими жизнь, происходящие события».  То, что много ещё поклонников «буржуазной» красоты, вызвано тем, что много пороков рабочие и крестьяне переняли у господствовавшего до 1917 года класса буржуазии, и это тяжёлое наследие прежней эпохи особенно устойчиво именно в быту.  Вопрос о красоте, подчёркивает редакция, это лишь один из частных аспектов вопроса о «новом быте». Но, «сдрейфить» перед трудностями переустройства  быта, комсомольские организации явно не собирались. Дискуссии о разных сторонах жизни комсомольцев и советской молодёжи продолжались…

Игнатенко З.А., с.н.с. научно-исследовательского отдела