Ни одного комсомольца без займа!

В продолжение повествования о славных страницах истории томского комсомола позволим себе некоторое теоретическое отступление от магистральной темы. В ситуации обычной экскурсии, не на виртуальной выставке, а на традиционной, находящейся в музейных залах, экскурсовод, переводя группу от витрины к витрине,  проговаривает какие-то тезисы или дополнительную общую информацию, чтобы получился связный рассказ. Произносить для этого фразу «а теперь пройдёмте к следующей витрине» в экскурсоводческом сообществе считается, так сказать, некомильфо. Ну и нам сейчас потребуется  такая вставка общего характера, для понимания эпохальных задач, стоявших перед правительством СССР, правящей коммунистической партией и её молодёжным резервом, хотя для рассказа об истории комсомола, темы индустриализации и коллективизации являются  как бы фоном, на котором разворачиваются основные сюжеты.

Молодёжь, комсомол были  одной из главных сил, тянущих социум к переменам. Лихой комсомольский задор  вступил в противоборство с  инерцией, по которой столетиями двигалась жизнь, и, как мы сейчас знаем, оказался в числе победителей.

Мы обнаружили в 1928 году очень заметное ухудшение отношения советской власти и зажиточного крестьянства, и обострение в деревне классовой борьбы между крестьянской беднотой и кулаками, по отношению к которым ещё совсем недавно, в 1925 году, прозвучал лозунг «обогащайтесь, накапливайте, развивайте своё хозяйство». Николая Ивановича Бухарина, который и сформулировал данный лозунг, никто  на властном Олимпе не поддержал, но, в общем и целом, все предыдущие годы новой экономической политики к богатому крестьянству  не было каких-то особых претензий.  Расслоение деревни, население которой было представлено множеством мелких хозяйств, считалось естественным процессом, советская власть старалась лишь несколько смягчить крайности через предоставление малоимущим  слоям деревни некоторых льгот и систему охраны труда. И вдруг такой поворот…

На самом деле поворот был не «вдруг», а вызревал несколько предыдущих лет. В предшествующие годы руководство страны Советов, не рискуя слишком сильно нажимать на крестьянство, вело очень осторожную экономическую политику, в рамках которой хлеб, который  крестьяне сдавали государству, кроме внутреннего потребления, шёл на экспорт, и на эту валютную выручку приобреталось оборудование, техника, в том числе сельскохозяйственная, и многое другое, что страна сама не производила. Сколько смогли собрать сельскохозяйственного и другого сырья и продать, на столько и можно было приобрести машин и оборудования. Крестьяне сдавали хлеб государству не весь, а определённую часть, в рамках  государственных поставок по твердой установленной госорганами цене, а остальной хлеб могли продать на рынке, на котором существовали вполне рыночные законы регулирования цен через баланс спроса и предложения. Государственные цены были, однако, совсем невелики, меньше, чем  рыночные, и это крестьян – сдатчиков хлеба – не очень устраивало. Первый серьёзный конфликт разразился ещё в 1925 году, когда крестьяне  не стали сдавать хлеб по установленной  цене, а под этот урожай (очень хороший), под продажи хлеба,  уже были заключены за рубежом крупные контракты на поставку промышленного  оборудования. Государство вынуждено было для погашения кредитов и выкупа заказов выгрести все резервы хлеба в стране, а также поднять закупочные цены, следствием чего стал рост цен на продовольствие  для населения городов, что совсем не радовало уже рабочих. В последующие годы подобная ситуация повторялась, крестьяне саботировали хлебопоставки, ситуация обострилась настолько, что по регионам страны выехали высшие руководители советского государства, чтобы  выяснить на местах все обстоятельства и принять какое-то решение.  Кроме того, статистика выявила тот факт, что основной товарный хлеб (около 60 %) сдавали немногие крупные хозяйства  (которых было 12 % домохозяйств) (Жуков Ю.Н. Оборотная сторона НЭПа. Экономика и политическая борьба в СССР 1923-1925 г. М., 2014 С. 376),  а остальные крестьяне производили продовольствие для своего потребления и совсем немного могли сдать государству. Владельцы крупных хозяйств были недовольны не только низкими закупочными ценами. Им не нравились многочисленные ограничения на аренду земли  и наём работников, не нравилась государственная практика дискриминации по классовому признаку и тому подобные особенности практического воплощения диктатуры пролетариата. При всём том, при наличии разных конфликтов среди односельчан, зажиточные крестьяне  имели в деревне большое влияние. Многие бедные и средние крестьяне оказались у этих зажиточных крестьян в долгу, кое-кто  из  кулаков были владельцами важной сельской инфраструктуры, вроде мельниц; так или иначе, зажиточные крестьяне считали себя хозяевами деревни.

Конечно, в деревне уже существовало  небольшое количество коллективных хозяйств – коммун, товариществ по совместной обработке земли, совхозов – но погоды они пока не делали, в силу малочисленности, а нередко и маломощности, поскольку кооперировались в основном бедняцкие хозяйства.  Государство всемерно подталкивало крестьян к объединению, агитировало, давало льготы коллективным хозяйствам на приобретение жаток, плугов, молотилок, снабжало семенами хороших сортов. Результаты  агитации в пользу коллективизации и кооперирования, конечно, были, число таких хозяйств росло, но очень медленно, сила традиции была значительно мощнее. Кооперация в деревне развивалась, но в основном, как потребительская.

Протокол № 1 общего собрания группы бедняков села Коларовского. Из фондов ТОКМ

«Протокол № 1 общего собрания группы бедняков села Коларовского, того же РИКа, Томского округа, бывшего 21 марта 1927 года. Присутствовали 20 человек.

Председатель собрания Конев Архип Васильевич.

Секретарь  Мурзинцев Пантелеймон Николаевич.

Повестка дня:

«О получении льгот  предоставленных беднякам советской властью по землеустройству».

Товарищ Конев Архип Васильевич доложил, что на общем собрании граждан села Коларовского под давлением и насмешками зажиточного элемента, были предъявлены требования к беднякам, чтобы они отказывались от предоставляемых им льгот по получению при размежевании лучшей земли и освобождении их от платы за землеустройство. Причём, список бедняков составлен очень краткий, в него внесены только вдовы и сироты, а бедняки-мужчины в список не внесены, потому что они могут заработать. Но для нас заработать эти деньги, при нашем имуществе слишком трудно.  Для этого нужно продать  последних своих лошаденок и коровенок и опять попасть в кабалу зажиточных. Подтверждая правильность доклада, собрание бедняков постановило:

1) просить подлежащие власти, протокол общего собрания граждан села Коларовского об отказе  от преимуществ и льгот бедняков при землеустройстве признать недействительным как вынесенный помимо воли бедняков зажиточными;

2)просить предоставить беднякам льготу по платежу денег на землеустройство, т.е. освободить нас от платежа этих денег. Список бедняков при сем прилагается;

• просить выделить согласно закона лучшую землю беднякам по прилагаемому списку.

 

Председатель собрания Конев

Секретарь Мурзинцев»

На документе росписи участников собрания, в том числе за неграмотных расписывались их грамотные односельчане. Прилагается список бедняков села Коларово.

Документ  характеризует общественные настроения в сибирской деревне. Ситуация, судя по  публикациям в прессе, довольно типичная. Группа бедняков на собрании пытается отстоять свои права на преимущества при землеустройстве. Сначала под давлением  группы зажиточных крестьян от своих прав, положенных по закону о землеустройстве, бедняки отказываются, но потом пытаются настоять на своём. К теме комсомола эта история имеет отношение, поскольку одним из бедняков на этом собрании был комсомолец Карташов, спустя много лет передавший в наш музей этот протокол и другие интересные документы. 

Что интересно, в селе Коларовском  были подобные истории классового противостояния и позже, о чём мы можем узнать из местной прессы.

Из статьи «Коларовская беднота отбила кулацкую атаку» («Красное знамя», № 142 за 21 июня 1928 г. С.2):

«Беднота села Коларово активно готовилась к перевыборам кооперации. Провела бедняцкое собрание. Провели собрание актива. Наметили кандидатов в будущее правление общества потребителей. В начале перевыборного собрания, когда шёл отчётный доклад о деятельности старого правления, из зажиточных на собрании присутствовало очень мало. Но потом кулаки и их прихвостни и зажиточный элемент заняли несколько отдельных скамеек…

Начались прения по докладу.

Кулаки заскулили.

-У правления была неправильная линия. Оно слишком много внимания уделяло бедноте. Не нужно было отчислять такой большой процент на кооперирование бедноты, поэтому-то наша кооперация и маломощная… Мы полные пайщики, а все дефицитные товары попадают не к нам, а бедноте. Долой несправедливость!

Наступил момент перевыборов. Представитель  рика огласил список кандидатов в правление, намеченных на бедняцком собрании. Кулаки, зажиточные  и их прихвостни как один вскочили с мест:

-Долой список или мы уйдём с собрания! ...Тогда к столу председателя подошёл один из кулаков и положил на стол список, составленный кулацким активом».

В результате данного голосования, как свидетельствует корреспондент газеты, бедняцкий список победил, все кандидаты из списка прошли в правление потребительского кооператива.  Можно обратить внимание на такие характерные черты: «фракции» сельских жителей разделены даже «местнически», в смысле, кто где сидит на собрании;  кулаки и зажиточные на отдельных скамейках, бедняки  – отдельно. Заранее каждая «фракция» провела собрания,  согласовали кандидатов,  затем  списки были представлены общему собранию, в котором было, вероятно,  много середняков, политически неопределившихся, которых каждая из сторон пыталась перетянуть на свою сторону. Представления о справедливости у «фракций» диаметрально противоположные, но все требуют справедливости.   «Правильная линия»  с точки зрения бедняков, была «неправильной» с точки зрения богатых, но первая поддерживалась государством с идеологической точки зрения, хотя  в каждом конкретном случае, на каждом отдельном собрании результат таких голосований (в правлении кооперации, в сельсовете  и т.п.) мог быть различным. 

Всех крестьян активно призывают к интенсификации хлебопоставок и расширению  посевного клина. Постоянная  массированная агитация по этим темам косвенно указывает на то, что многие крестьяне хлеб не сдавали, и засеивать большие площади не торопились. Недовольство крестьян вызвано ценовой политикой государства, низкими ценами на хлеб и высокими на промышленные товары, так называемыми «ножницами цен», нехваткой этих товаров и их зачастую плохим качеством.  «Хлебная стачка» 1927-1928 годов никакого отношения не имеет к недовольству коллективизацией, поскольку в эти годы даже в планах нет ничего подобного сплошной коллективизации. Идёт только постоянная агитация за создание коллективных хозяйств разного типа (товариществ по обработке земли, коммун), с описанием опыта таких хозяйств. Зато с заготовительной кампании 1928 года начался сильный прессинг крестьянских хозяйств, срывающих хлебопоставки. К таким хозяевам стали применять 107 статью уголовного кодекса, по которой за злостное повышение цен на товары путем скупки, сокрытия или невыпуска их на рынок нарушителям грозило лишение свободы до 1 года с конфискацией всего или части имущества.

Из молодёжной краевой и окружной газет:

«Кулаки задерживают хлеб и не хотят платить налога, а также не везут хлеб на ссыпные пункты. Один кулак, беседуя со мной, заявил:

-Зачем я сейчас буду хлеб продавать. Я проживу и без того. Сейчас сдавать мне нет расчёта. Весной я  за хлеб возьму двойную цену потому, что беднота сейчас хлеб сдаст, а весной придёт ко мне покупать…» («Молодая деревня», № 4 от 31 января 1928 г. С. 3).

 

«Недавно состоялся суд над двумя кулаками скрывавшими хлеб. Один кулак Николай Некрасов, имея 1000 пудов хлеба, с корыстной целью не продавал его  и агитировал население, чтобы не сдавали хлеб государству.  Нарсудом кулак Некрасов приговорён  на 6 месяцев лишения свободы с конфискацией 7139 килограмм пшеницы.

Другой кулак Ботвин имел 600 пудов хлеба и придерживал его до весны, чтобы весной нажиться. Суд приговорил  его по 107 статье уголовного кодекса на 6 месяцев с конфискацией 357 пудов хлеба.

Вот как советский закон наказывает кулаков за то, что они скрывают  хлеб от государства и хотят закабалить бедняка». («Молодая деревня», № 4 от  31 января 1928 г. С. 3).

«…Кулак Иващенко, когда разговаривал со своими соседями, то говорил:

-Вот весной я загребу деньгу. Хлеб у меня весь в ямах. Разве только кто-нибудь хитростью может его выгрести. Когда его арестовали, он предлагал сразу вывезти 2 тысячи пудов» («Молодая деревня», № 4 от  31 января 1928 г. С. 3).

«Усовская  комсомольская ячейка разоблачила ряд кулаков, которые держали в своих амбарах излишки хлеба и не желали  его продавать. Свои хлебные излишки кулаки думали продержать до весны. Весной  предполагали продать по вздутым ценам или дать беднякам в кабальную ссуду. Часть из них свой хлеб продавала не кооперативным заготовителям, а перемалывала на усовской мельнице и отправляла в Омск спекулянтам… Усовский сельсовет  никаких мер не принимал. Сельсоветчики попали под влияние зажиточной части деревни и повторяли их сказки о том, что излишков нет и что заём скорее может купить батрак, чем его хозяин. Комсомольская ячейка выявила кулаков, которые во вред государству держат хлебные излишки и сообщила об них куда следует. Все крупные держатели хлеба не пожелали доводить дело до суда. Они сразу же согласились вывезти свои хлебные излишки  кооперативным организациям. Благодаря комсомольцам кулакам не удастся весной раздать бедноте семена и закабалить  её на все лето» («Молодая деревня», № 6 от 17 февраля 1928 г. С. 2).

Участие комсомольцев в деле выявления  у жителей села излишков хлеба и скрываемого от налогообложения имущества – важный элемент политики «нажима» на крестьянство и практики интенсификации хлебопоставок. Здесь  правительству могли помочь только сторонники новых форм жизни внутри деревни; чаще всего это были именно молодёжные  коммунистические организации, комсомольцы и пионеры. Они были сторонниками нового уклада хотя бы в силу его новизны и несколько догматически понятой прогрессивности.

Какие ещё поручения были даны  комсомольской  и партийной молодёжи в деревне, кроме активного содействия налоговым органам по выявлению скрываемых запасов хлеба и имущества, которое «зажиточные» (это часто встречающийся термин) пытались скрыть от налогообложения?

Комсомольцы  были нацелены на разнообразную помощь бедноте. Комсомольские ячейки должны были распространять через газету или личным примером внедрение новых приёмов агрикультуры. В этот период активно пропагандировалась идея сеять корнеплоды, главным образом турнепс на корм скоту. Например, юнкор «Молодой деревни» передал своим односельчанам в селе Коурак Новосибирского округа семена корнеплодов, которые он получил от редакции газеты. Много рассказывали о пользе свиноводства, особенно свиней хороших пород. Предлагалось чаще и больше высевать донник в качестве кормовой травы.  Ещё одно агрономическое новшество, за которое идёт постоянная агитация -  протравливание семян перед посевом, чтобы избавиться от некоторых опасных заболеваний хлебных злаков.

В деле кооперирования и коллективизации, комсомольцев призывали быть примером в этом начинании. В июне 1928 года «Молодая деревня» проводила так называемую «перекличку по сельскому хозяйству». Комсомольские ячейки отчитывались, как они помогают советской власти переустраивать деревенскую жизнь по-новому.  В результате переклички выяснилось, что комсомольцы в сибирских деревнях нередко становились организаторами коммун, товариществ  и артелей, а иногда в коммуны вступали всей ячейкой. Молодёжь деревни откликнулась и на призывы засеивать как можно большие площади. В своих хозяйствах комсомольцы внедряли агрономические новации, о которых они узнавали из крестьянских газет и журналов. Сеяли сортовые злаки, строили для скотины утеплённые стойла для увеличения удоев, сажали турнепс, протравливали семена формалином и осваивали прочие культурные новшества, чтобы их примеру не боялись последовать другие крестьяне.  Так что у политики партии в деревне, несомненно, были активные проводники.

«Ячейка комсомола обсуждала вопрос о сельхозкампании и в своем решении дала всем комсомольцам конкретное задание. И-в должен посеять 7 десятин пшеницы «НОЭ» рядовой сеялкой, на парах, и один загон турнепсу на корм для скота. Т-в два загона турнепса, 2 пырея и полдесятины пшеницы «НОЭ». Задание ребята выполнили. Сейчас культурный посев дал хорошие всходы».

«Под руководством комсомольской ячейки засеяли две десятины в общественный семенной фонд. В посеве принимала участие и беднота. Комсомольцы, члены сельскохозяйственного кружка организовали показательный участок. Засеяли пшеницу «НОЭ».

«Партийная и комсомольская ячейка организовала коммуну «Путь к социализму». Большинство комсомольцев вступило в неё членами»

(«Молодая деревня»,  № 22 за 15 июня 1928 г.).

Деревенский молодёжный актив организовывал сельскохозяйственные праздники,  вроде «Дня первой борозды» с участием агрономов, чтобы  как можно больше сельчан могли спросить совета у редкого пока в селе специалиста.

Одно из важнейших  занятий комсомольцев – распространение облигаций займов, выпущенных Советским государством. Это были «Заём индустриализации» и «Заём укрепления крестьянского хозяйства».

Экономист Г. Ханин отмечал, что раньше, до этого серьёзнейшего кризиса в советском хозяйстве, подобные принудительные займы выпускались только во время войны. Ситуация и выглядела предвоенной с точки зрения руководства СССР; чтобы преодолеть отставание нужен был большой прыжок, а в деле накопления финансовых резервов для него,   в извлечении финансовых ресурсов обычными, ординарными методами, был достигнут потолок (Г. Ханин. Почему и когда погиб НЭП. ЭКО, № 10, 1989 г. С. 83).

Распространялись они в добровольно-принудительном порядке, несмотря на то, что в прессе неоднократно появлялись заявления властей, что недопустимо заставлять население приобретать облигации займов, даже предлагалось дела о принудительном размещении займа передавать в прокуратуру. Для стимулирования процесса, займы эти были сделаны выигрышными, то есть периодически  разыгрывалась лотерея с номерами облигаций займа, и кто-то из владельцев облигаций становился счастливым обладателем каких-нибудь полезных и дефицитных вещей.

Приложение к газете «Красное знамя» № 131.
Официальная таблица 1-го тиража выигрышей займа укрепления крестьянского хозяйства, производившегося в с. Исиль-Куль Омского округа Сибирского края.
Из фондов ТОКМ

Распространителей займов, как индивидуальных «физлиц», так и организации (сельсоветы) также старались как-то материально стимулировать:

«Тот, кто лучше сумеет организовать агитацию и разъяснительную работу, кто больше и скорее распространит займа, тот получит премию. Установлено 8 премий на 1000 рублей. Премии будут распространяться так: лучшему району будет выдана премия в 350 рублей. Другому району, распространившему меньше первого, но больше других, выдаётся премия в 250 рублей. Сельсовету, распространившему большее количество займа будет выдана премия в 150 рублей… Для распространителей установлены премии: первая – в 75 рублей и вторая – в 50 рублей. Для селькоров – первая премия установлена в 30 рублей и вторая – 20 рублей» («Молодая деревня», № 3, 26 января 1928 г. С. 5).

«Комсомолец Рычков выиграл 10 тысяч рублей. По облигации займа индустриализации № 6 серия 125 481 на днях зав. Торбинским клубом тов. Рычков Георгий Андреевич выиграл 10 тысяч рублей. Тов. Рычкову всего 18 лет, он комсомолец, на его иждивении находится семья в 6 человек. Тов. Рычков – активный общественный и комсомольский работник. Он принимал деятельное участие в распространении займа индустриализации. На выигранные деньги Рычков отремонтирует клуб и поможет семье» («Молодая деревня», № 6 за 17 февраля 1928 г. С. 1).

«ЦК для постановки агитации, кроме докладов и бесед на собраниях ячеек, в избах-читальнях особенно, рекомендует использовать гармонистов, музыкантов, частушечников; драматические и хоровые кружки в избах-читальнях… Кроме этого комсомольцы должны быть активными распространителями займа. Каждый комсомолец, если он приобрёл облигацию, должен постараться убедить своего соседа…» («Молодая деревня», № 4 от  31 января 1928 г. С.3).

«Село Ельцовка Бийского округа:

Наша ячейка ВЛКСМ выполнила свою задачу. Коллективно приобретена одна облигация Займа индустриализации за 25 рублей».

«С. Ордынское Новосибирского окр. Ячейка ВЛКСМ коллективно приобрела одну облигацию Займа индустриализации за 25 рублей. Комсомольцы решили своим примером вовлечь крестьянство в кампанию по распространению Займа индустриализации».

(«Молодая деревня», 1 7 января 1928 г. С. 3).

 

«Д. Борки, Томского округа. Борки – деревня богатая. Борковцы платят по 25 рублей штрафа за самогон. На масленице даже бедный двор пропил не менее 5 рублей. А облигации займа крестьянского хозяйства борковцы покупать не хотят, - отговариваются, что нет денег. Сельсовету выслано для распространения на 250 рублей облигаций крестьянского займа, а до сих пор распространено только на 30 рублей. Стыдно, борковцы, отставать от других сел!» («Молодая деревня», № 11, 21 марта 1928 г. С. 3).

Во взаимоотношениях  крестьянства и советской власти возникла патовая ситуация, когда нельзя было оставить всё как есть, но менять что-то существенно и резко   в укладе жизни десятков миллионов людей было страшновато. 

Но жизнь подталкивала к таким фундаментальным переменам самым бесцеремонным образом. «Военная тревога» 1927 года, проверка наличного состояния армии и военной промышленности, заставила сделать горький, но единственно возможный вывод: СССР ужасающе слаб; его маленькая  армия совершенно небоеспособна, а промышленность не сможет быстро и в достаточном количестве нарастить необходимое количество вооружения, боеприпасов и военной техники. Поскольку этой промышленности не было. Отсутствовали  как вид предприятия важнейших отраслей  современного военно-промышленного комплекса, например, радиотехнической, авиамоторостроения; но даже те отрасли, которые существовали, были представлены немногочисленными заводами с устаревшим оборудованием. К концу 1920-х  страна кое-кое как восстановила предприятия, доставшиеся от «царского режима», но станочный парк  на этих предприятиях был тоже в основном ещё довоенным, сильно изношенным, никакой индустриальный рывок на этом оборудовании было сделать совершенно невозможно.

Перед СССР замаячила ситуация, в которую попала царская Россия в Первую мировую: в случае военного конфликта страна не сможет обеспечить свою армию и население вооружением, сырьём и продовольствием.   Вот под давлением таких внешних массивных факторов индустриализация, с необходимостью которой никто в верхах  не спорил, с 1927 года перешла из разряда высокотеоретических дискуссий  в разряд сугубо практических экономических, управленческих и кадровых решений.  А в рамках логики индустриализации, для увеличения количества новых заводов, нужно было увеличить экспорт сырья для приобретения технологий и оборудования, необходимо было увеличить число работников в городах, при этом  обучив их или  повысив квалификацию;  рост числа рабочих требовал также увеличения количества производимого продовольствия, нужно было увеличить производство многих видов сельскохозяйственного сырья для работы новой промышленности…   В общем, приступая к индустриализации, сказав «а», надо было говорить и «б», в том числе менять  политику соввласти в деревне, поскольку зависеть от этого постоянно штормящего «моря» мелких и средних собственников  было невозможно. Индустриализация  «тащила» за собой коллективизацию, создание крупных коллективных хозяйств, в которых на больших полях могла бы работать тракторно-комбайновая техника, которую в индустриально развитой стране не нужно было бы покупать за рубежом за валюту, потому что её производили бы новые построенные заводы.

1928 год – довольно интересная точка на шкале времени. Пятилетка уже объявлена, с 1927 года строятся Турксиб и  Днепрогэс, но окончательно план пятилетки ещё не принят, споры идут жаркие, в газетах уже ругают какой-то «правый уклон», но широким массам ещё не понятно, кто же «уклонился». Троцкий и его «ближние стольники» отправлены в ссылку, все остальные вроде на месте, при делах, руководят, пишут статьи  в «Правду» и в различные журналы.  Ещё никто не знает слова «стахановец», а сам Алексей Стаханов всего год как устроился работать на шахту «Центральная-Ирмино»  в Донбассе. А сам Алексей Стаханов вполне типичный представитель будущей массовой рабочей силы  периода первых пятилеток – выходец из деревни, крестьянский парень  с тремя классами образования…

З.А. Игнатенко,
с.н.с. научно-исследовательского отдела ТОКМ