Июнь 1917 года

Несколько фотографий, датированных июнем месяцем 1917 года, без уточнения числа,  отражают уже ставший привычным сюжет: отправка маршевых рот в действующую армию. Мы и представим их в одной подборке, отметив только, что таких отправок маршевиков в этом месяце было несколько, и проходили они по одному сценарию – молебен, митинг на Ново-Соборной, путь к вокзалу, митинг на вокзале, посадка в эшелон.  Но, хотя сцены с отправкой в апреле-мае и сейчас, в июне, внешне кажутся  похожими,  они происходят в условиях различной ситуации на фронтах и во власти.

В газете «Знамя революции» за 17 июня в разделе «Местная хроника»  по этому поводу была опубликована маленькая заметка:

«Такого безлюдия, как это было вчера, при отправке 13-й роты 38 полка, ещё не было. При отправке первой революционной маршевой роты собрался почти весь Томск. Тогда пришла и буржуазия, ей тоже было интересно брызнуть пару слов на мотив: «идите и бейтесь до победного конца, а мы здесь, в Томске, будем закреплять свободу». И вот, вчера провожали 13 роту 38 полка, того полка, в котором пали люди, ради спокойствия томской буржуазии. Был ли на проводах хотя бы один из этих горланов? Нет не было. А вот, если бы мы отказались идти на фронт, так поверьте, сколько бы их тогда собралось! Каких бы только песен они не пели нам! Чего бы только они нам не сулили!»

Конечно, прозвучавшая в заметке обида, имеет под собой основания: прошло не более двух недель, как похоронили солдат, погибших при аресте амнистированного «уголовного элемента», а город как будто забыл о солдатах, погрузившись в повседневные проблемы. Но, конечно, это было не так, просто эти бытовые проблемы становились всё тяжелее и неподъёмнее для  большинства горожан.  А  у «томской буржуазии», по поводу которой негодует корреспондент газеты, были свои поводы для огорчений: в это время активно готовилась министром А. Шингарёвым  налоговая реформа, по которой вводились налог на сверхприбыль,  повышенные ставки подоходного налога и единовременный налог на имущие слои населения (при предварительных приблизительных подсчётах выходило, что налог «отрезал» у промышленников до 90 % прибыли).  

Июнь 1917 года в военном отношении был месяцем особого напряжения. На этот месяц было запланировано совместно с союзниками по Антанте большое совместное наступление; предполагалось, что это наступление окончательно обессилит военные машины стран-противников, и после летней кампании 1917 года правительствам Германии, Австро-Венгрии и Турции не останется ничего, кроме как принять условия мира, продиктованные странами победительницами. Собственно говоря, союзники по Антанте очень нуждались в том, чтобы Россия продолжала «держать» свой  участок фронта, оттягивая на себя германские и австрийские дивизии, не давая их перебросить к местам боевых действий с англо-французскими войсками. Для воздействия на Временное российское правительство, причём на все его составы  (буржуазные и социалистические),  постоянно приезжали разные эмиссары, задачей которых было убедить правительство России в важности исполнения союзнического долга, чтобы не возникало даже мыслей о сепаратном мире с Германией.

Бывший в эти дни военным и морским министром А.Ф. Керенский, вполне  разделял мнение союзников о необходимости России продолжать войну, и в этом плане не очень отличался от своих буржуазных предшественников (если не смотреть на риторику его выступлений). На первый взгляд, не очень понятно, как совмещается желание продолжать войну, и те законы и приказы, которые выходили из-под пера господина военного и морского министра, которые касались организации всевозможных комитетов, советов, отмены смертной казни в армии  и т.п. Но здесь нужно учитывать, что процессы брожения в армии и недовольство войной начались задолго до Февраля; Керенский, как и другие социалисты, считал, что такие органы будут способствовать росту «революционной сознательности» солдатских масс и смогут стать приводным ремнём между командным составом и солдатами. А, кроме того, солдатские и матросские советы и подобные формы самоорганизации стали возникать самостоятельно, и власти военные и гражданские были просто поставлены перед фактом.

В Томске самый запутанный клубок противоречий сформировался вокруг вопроса об отправке  в июне нескольких полков томского гарнизона, а не отдельных рот, как раньше, что конечно, очень взволновало солдатские массы.  И вопрос о  солдатских отпусках, прежде всего, отпусках сельскохозяйственного «назначения». Эти проблемы  в  середине июня  из-за изменившегося положения на фронте приобрели особую актуальность.

В связи с грядущим наступлением, а также желая пресечь практику солдатских отпусков, Генеральный штаб армии разослал руководителям военных округов телеграмму с приказом № 23080:

«Вследствие того, что все принимавшиеся до сих пор меры к упорядочению отправления и движения маршевых рот результатов не дали  и в армии некомплект продолжает увеличиваться, Военный Министр признал необходимым принять героические меры и пополнять армию целыми запасными полками во главе с командирами и всеми офицерами, оставляя на месте квартирования полка лишь караульную команду не более двухсот пятидесяти солдат из числа эвакуированных, признанных неспособными к службе в армии при двух офицерах – начальнике хозяйственной части и делопроизводителе. По прибытии на фронт полки, по усмотрению начальства, будут обращены на пополнение действующих частей…..Отправлению подлежат за исключением вышеуказанного числа солдат и офицеров, все без исключения строевые и нестроевые специалисты, мастеровые, командированные на полевые работы, состоящие на особых учётах, а также все эвакуированные, кроме признанных комиссиями негодными по болезни, которые должны быть переведены в караульную команду…. В первую очередь и не позднее 20 июня из округа надлежит отправить по Вашему выбору на Западный фронт один полк и на южный фронт один полк… Командиры полков следуют с последними эшелонами. Всем офицерам и комитетам быть при своих частях. Ответственность за порядок возлагается на всех  начальников и комитеты».

Этот приказ произвёл в Томском гарнизоне эффект разорвавшейся бомбы,  с чем и сравнил его корреспондент «Знамени революции», оповестивший город  о получении приказа и реакции на него Советов солдатских и офицерских депутатов. В статье выражалось опасение, что исполнение этого приказа окончательно дезорганизует тыловую жизнь, поскольку весь подвижной состав будет занят перевозкой войск, и доставка товаров и продовольствия в городах прекратиться; кроме того, в тылу с отъездом войск, которые являются одной из главных опор  революции, резко возрастает опасность контрреволюционных вылазок «тёмных сил». Исполнение этого приказа, пишет корреспондент газеты, грозит тем, что хлеб, посеянный солдатами-отпускниками, может остаться неубранным вследствие отсутствия рабочих рук.  В этой ситуации на экстренное совместное заседание собрались Исполкомы Советов офицерских и солдатских депутатов. Была избрана комиссия, которая должна была срочно отправиться в Омск, к руководству военным округом для разъяснения и получения подробных указаний.

«Нет сомнения: приказ этот внушал бы большие недоразумения, если бы исходил не от Керенского, не от социалиста-революционера…Сам военный министр чувствует, что его приказ не совсем обычный, что он произведёт целый переполох. Он заявляет, что решил прибегнуть к героическим мерам, т.е. необыкновенным, выходящим из ряда вон. К таким мерам прибегают только «в минуту жизни трудную», в крайнюю нужду».

Если же министр решился на такой приказ, то, заключает автор статьи,  положение на фронте таково, что другого исхода нет, значит, для гарнизона остаётся один только выход: привести приказ в исполнение.

В резолюции заседания  при этом было подчёркнуто, что распоряжение Керенского серьёзно нарушает правильный ход тыловой работы, особенно уборку хлеба, и возлагает на военное министерство «нравственную ответственность» за последствия изданного приказа.

Но, несмотря на принятую резолюцию, история с отпускниками и солдатскими отпусками на этом  не закончилась. Вообще в эти дни заседания Совета, Исполкома Совета шли в режиме, как говорится, «нон-стоп», и резолюции сыпались одна за другой.

18 июня началось долгожданное наступление, о котором немедленно в самых восторженных тонах стали писать в большинстве газет. Получилось, что не «в минуту жизни трудную», а для усиления боевых действий, совместно с империалистическими союзниками, требуются новые полки на фронте;  в этом смысле социалистическим партиям, стоявшим на интернационалистских позициях,  пришлось срочно выработать какую-то новую позицию по отношению к начавшемуся наступлению.  Проявить последовательность, и заклеймить наступление как содействие отечественной и «союзнической буржуазии» в достижении её целей – мало у кого хватило характера пойти против коллективных восторгов и славословий, особенно первые дней десять, пока боевые действия  успешно развивались. Даже в  «Знамени революции», наиболее  пробольшевистской томской газете, появились высказывания о том, что раз наступление уже началось, 

«…никто не может, и по нашему глубокому убеждению, не должен прямо или косвенно тормозить и мешать наступлению…Революционная демократия от своих лозунгов не отказывается. Как раньше, так и теперь демократия не собирается захватывать чужие земли. Она наступает не во имя нападения, а во имя обороны; не во имя войны, а во имя мира…Наша армия наступает. Она наступает не с захватническими целями. Она не может быть разбита».

В общем, одновременно оставаться верными своим принципам и «благословить»  июньское наступление, оказалось столь же неудобно, как и сидеть на двух стульях.

После возвращения из Омска делегированного туда для разъяснений товарища Смирнова, было собрано заседание  Совета Солдатских депутатов Томского гарнизона, где, в силу остроты вопроса, яблоку негде было упасть, и кипели нешуточные страсти по поводу отпущенных на полевые работы «нестроевых». И здесь томский Совет проявил свою самостоятельность и решил нестроевых на фронт не отправлять до уборки урожая, до 1 сентября, поскольку проведение приказа Керенского, по мнению членов Совета, оставит на корню половину хлеба.  На тех, кто командирован на полевые работы  следует смотреть, как на военнообязанных, - разъяснил Совет – они должны находиться в распоряжении сельских комитетов и убирать хлеб не только со своих полей, но помогать в уборке солдаткам.

По поводу кратковременных отпусков перед отправкой, Томский Совет солдатских депутатов сначала опять было пошёл вразрез с приказом военного министра, и решил отпуска всё же давать, поскольку «Совет исходил  из того, что если отпуска не будут даваться, то отправляемые солдаты самовольно начнут отлучаться, что ещё больше будет «противоречить» приказу министра».  Но потом пересмотрел своё решение, так как призыв к тыловым частям раздаётся от фронта, который в эту минуту даёт, может быть, решающее сражение, и призывает «революционный тыл» на помощь «революционному фронту». Голос этого революционного фронта, как представляется авторам революционной газеты, звучит так:

«Товарищи-солдаты тыловых частей! Мы, окопные жители ежечасно, ежеминутно находящиеся лицом к лицу перед неумолимой смертью, отказываемся от отпусков, отказывайтесь и вы. Многие из нас, уже скоро три года, как не видели своих родных, всё-таки мирятся с этим, миритесь и вы. Мы живём при страшных невзгодах и лишениях, но своего поста не покидаем, идём немедленно туда, куда нас зовёт наш долг, не нарушайте и вы своего долга и без всякого промедления следуйте за нами!».

В переводе на «простой суконный» язык, это означает, что, по сообщению автора публикации,  советы и комитеты фронтовых частей постановили отказаться от отпусков в условиях наступления.

В принятой резолюции Совет Солдатских депутатов Томского гарнизона отмечает, что считает своим долгом отказаться от отпусков, если фронтовые части приняли такое решение. Но реальное положение дел во фронтовых частях было гораздо сложнее. Во многих местах приказы о выступлении встречали прямое противодействие или предупреждения о том, что следующие приказы  ожидает такая  судьба. Например, в  резолюции Минского Совета рабочих и солдатских депутатов указывается, что призыв к наступлению революционной России навязывается русской и международной буржуазией, и соответствует её интересам. А ставить вопрос о наступлении возможно только после того, как от своих захватнических планов откажутся и союзники, которые до сих пор этого не сделали (да они никогда и не собирались этого делать).

Основное наступление русской армии развивалось в тех же местах, где годом ранее был совершён знаменитый «Брусиловский прорыв»; незадолго  до начала активных боевых действий главнокомандующим русской армии был назначен генерал Брусилов, об этих параллелях тогда много говорили и писали. Но всё это, в том числе и бесчисленные «камлания»  в прессе о «революционной армии», которая «не может быть разбита», не помогло. Наступление закончилось так называемой «Тарнопольской катастрофой», когда переброшенные дополнительно германские войска разбили русские дивизии. Масштаб дезертирства из рядов воюющей армии потряс даже уже привычных к этому зрелищу генералов.  Генерал Брусилов, пытаясь спасти ситуацию, отдал приказ, которым запрещал митинги в частях, перенаправлял ударные части (их тогда называли «Батальоны смерти», или «роты смерти») с рухнувшего фронта в тыл, в качестве заградотрядов. Под Волочиском, например, в одну ночь 11 июля такой «батальон смерти» задержал 12 тысяч человек. 

Июньское наступление совершенно чётко показало реальное состояние армии и тыла, и с этой реальностью  пришлось считаться всем политическим силам, претендовавшим  на «капитанский мостик»  российского государственного корабля.