Версия для слабовидящих АА
Время работы: 10:00 – 18:00
Вторник – среда
Понедельник, четверг, пятница, суббота, воскресенье — выходной
Они не надевали белое на свадьбу. И не ходили в черном на похороны. И земля у них, как правило, имела форму ромба. Сохранившиеся вещи могут много интересного рассказать о своих хозяевах — томских переселенцах из Беларуси.
«У меня размах рук — 1,7 метра, а эта штука в два раза длиннее», — сотрудница Томского краеведческого музея Татьяна Назаренко растягивает в руках тонкое белое полотенце. Это «нàмитка» (она же «намётка» или «намѝтка»). В ней 3,5 метра. Коротковатая. Дамы со средствами или с амбициями предпочитали сооружать головной убор из полотнища подлиннее — метров в пять. И делали это так: сначала складывали вчетверо, потом гармошкой, потом путем сложных манипуляций накручивали вокруг головы. Чтобы не получилось криво, то место, откуда следует накладывать ткань на голову, отмечали вышитым крестиком.
«Этакий «славянский хиджаб» получается, — говорит Татьяна Назаренко. — Наметку могла надеть и молодая жена, и старуха. Наметка проходила под подбородком и формировала овал лица, так что и молодые, и пожилые выглядели одинаково подтянуто и нарядно. Как царевны — древнерусскую княгиню Ольгу, например, в подобном головном уборе изображают. Но если в России у крестьянок наметки постепенно вытеснились платочками, то белоруски до XX века сохранили эту красоту».
— А почему за Кизеевых Кристину не отдали?
— Потому что мама не захотела... Кизеевы говорят: «Мы богатые, а ты видно хочешь за бедного?». Мама молчала. И тут заскакивает отец (Давыд Сыренков), говорит: «За кого идешь?». Тогда Кристина говорит: «Я иду за Давыда». А дедушка говорит: «Ну, значит, богатым надо выйти». А у них, Кизеевых, еще были братья. Они Давыда ждали на улице, чтобы побить. А отец был сильный. Выдернул штакетник из забора и всех разогнал. Так мама и папа поженились...
(из воспоминаний Любови Ветовой, дочки столыпинских переселенцев из Могилевской губернии в томскую Николаевку)
Моделью для Татьяны Назаренко согласилась побыть Алена Карелина, культуролог и волонтер проекта «Мои предки — из Беларуси!». Ее предки поехали в Сибирь за землей во время столыпинской реформы. В 14 лет Алена открыла в себе страсть к вышиванию. О том, что она потомственная вышивальщица, узнала, когда нашла вещи своей прабабушки. Алена работает в разных техниках, но ее любимая — это «крест». Особое внимание Алена уделяет изнанке, которая представляет собой «негатив» лицевой стороны. И при желании может носиться наружу. Такую технику использовали лучшие белорусские мастерицы.
«Концы нити было принято закреплять таким образом, что узелков не было ни с изнанки, ни с лицевой стороны, — говорит Алена Карелина. — Шить и вышивать должны были уметь все девицы, а изнанка говорила о мастерстве вышивальщицы. Я поставила цель научиться идеальной изнанке. И сейчас вышиваю на профессиональном уровне. Один мой рушник уехал в Китай, на алтарь православного храма — я его сделала по дореволюционным схемам, которые распространялись типографическим способом. Когда начинаешь изучать свои корни, понимаешь, почему тебя тянет в ту или иную степь».
Первые белорусские переселенцы поехали в Сибирь за землей задолго до столыпинской аграрной реформы — в конце 1880-х. Женщинам земли не полагалось, зато на каждого мужчину выделяли до 15 десятин. При том, что 1 десятина — это чуть больше 1 гектара, даже не очень большая семья, в которой были трое мужчин (дед-отец-сын), могла претендовать на участок земли в 45 гектаров. Для сравнения, в Беларуси средний надел на семью составлял чуть больше 2 гектаров.
1910 года 20 марта я приехал в Сибирь поселился в дер. Милоновке, где и занялся крестьянством. Имел 1 лошад 1 корову 1 жеребенка 1 нетел 3 овечки и 1 свинью 1 дом и 1 амбар... Исплотацию чужого труда не имел. Только 1921 и 1922 г сызонных для уборки хлеба ввиду моей болезни и жена тоже была больная... Окулачили 1931 г 10 мая как будтобы за исплотацию чужого труда и как вредителю проведения коллективизации так как я 2 мая сам был в колхозе, который организовался 2 мая 1931 года.
(из протокола допроса Никона Казакова, белорусского переселенца из Милоновки, от 2 июня 1931 года, орфография и пунктуация сохранены — из фондов ГАТО)
Основной поток добровольных переселенцев в Сибирь пришелся на период аграрной реформы — с 1906 по 1914 год. Но продолжали переезжать и позже, вплоть до 1930-х годов — время неспокойное, Беларусь к границам близко, а родственники писали, что в Сибири хозяйствовать хорошо. В областном архиве только о переселении из Минской губернии в Томскую хранится более 90 дел, из Витебской — 150...
«Человек волей-неволей перенимает традиции места, куда он переселился, — говорит Татьяна Назаренко. — Тем более что XX век — это век разрушения традиционной культуры. Но при этом некоторые вещи сохраняются очень долго. Потомки переселенцев писали в паспорте «русские», но в их речи возникают белорусские слова, у них остались предпочтения в кухне, в эстетике. И когда томские представители белорусской диаспоры собираются вместе, понимаешь, что их лица похожи на лица тех, кто запечатлен на фото 1920-х годов в Беларуси. Вот семья Лидии Белик — ее дедушка с бабушкой были переселенцами. Родители были из одного села — оба потомки переселенцев. Так что неудивительно, что типаж сохранился: ее семья — это чистокровные белорусы, несмотря на то что это четвертое поколение белорусов, которое живет в Сибири».
Наметка, что повязали на голову Алены Карелиной, считалась повседневной: белая, с тоненьким красным узором. Была бы однотонной — значило бы, что траурная. Свадебные же наряды должны были быть яркими. Но! Васильковые, зеленые, желтые цвета в белорусских нарядах появились уже в середине XX века. Традиционный строй — то есть костюм — был бело-красно-черным. Во-первых, торжественно. А во-вторых, натуральные красители иного цвета изобрести было сложно.
«Как, например, черный или почти черный цвет в Сибири добывали? — говорит Татьяна Назаренко. — Втаптывали полотно в болотную жижу на несколько дней, и все, потом не отстираешь».
«А в Беларуси для этих целей могли уголь использовать, — добавляет Алена Карелина. — Черный цвет считался цветом плодородия. И земного, и женского. Так, черный передник у женщин считался чем-то вроде оберега для репродуктивной системы».
Геометрические узоры белорусской вышивки тоже могли о многом рассказать. Так, ромбы, полые внутри, означали вспаханную землю, которая должна родить хлеб. А ромбы, заполненные цветом, считались символом каравая.
«Звезды в вышивке можно отнести к церковно-православной символике, — говорит Алена Карелина. — Рождественская звезда, звезда Давида — крестьяне видели их в убранстве храмов, на иконах. Домашний текстиль использовался для таинства венчания. Рушник, на который вставали молодые, символизировал облако, которое возносит их на небеса, где заключается брак. Свадебные рушники потом хранились и украшали избу на годовщину свадьбы».
Моя двоюродная тетка из Семилуженского, когда церковь разоряли, вынесла оттуда две-три иконы. И одну такую большую, что ее не знали, куда поставить. И поставили вместо двери в хлев к овцам... Одну из спасенных икон отдали позже в томскую церковь и видели ее там.
(из воспоминаний Лидии Белик, внучки столыпинских переселенцев из Могилевской губернии в томскую Милоновку)
Один из манекенов на выставке «Мои предки — из Беларуси» одет в костюм, характерный для Кобринского уезда. Переднее полотнище юбки по узору сильно отличается от остальных. Другому манекену достался «строй», присланный из Виленской губернии. И его вышивку культурологу Алене Карелиной особенно интересно разбирать по полочкам. Бранное ткачество в районе плеча, вышивка крестом на манжетах, вшитая вставка, возможно, из другого изделия. И «мыльные» узоры по переднику.
«На фартуке вышивка крестом имитирует кружева, это «брокаровщина», так называемые «мыльные узоры», — говорит Алена Карелина. — Товарищество «Брокар и Ко» было крупным парфюмерным предприятием в дореволюционной России, которое впервые использовало в продвижении своего товара интересный маркетинговый ход. На обертке мыла на фабрике печатали модные узоры для вышивки. И хозяйки от Москвы до Владивостока не только с удовольствием покупали брокаровское мыло, но и пользовались «мыльными» схемами».
Минус у брокаровских узоров был только один — если хозяйка не добавляла от себя авторских штрихов, определить, на какой территории была сделана вышивка, невозможно. Но хорошие мастерицы добавляли. И благодаря им на истории национальной вышивки крестиком крест ставить рано.
